Сэр Уильям ловко рассудил: три центра власти живут в постоянной склоке – а что, если создать четвертый? Чтоб он был опорой для парламента от деспотичных тенденций короля и министров и одновременно защитой короля и нации от деспотической власти парламента? Нечто подобное было при Елизавете – в лице Королевского совета, почему не попытаться воскресить этот орган? И он сформулировал проект нового государственного органа, который «имеет целью ограничить королевскую власть и взять часть этой власти на себя, выполнять некоторые функции парламента, а также фракции кабинета министров», быть «уздой» и для короля и парламента, а кроме того, «казаться народу достаточным обеспечением против плохого правления» (Маколей).
Король решил принять проект, надеясь, конечно, перехитрить хитреца Темпла. К тому же новый парламент уже собрался и сразу занял угрожающую позицию – терять было нечего. А выиграть было что, хотя бы политический капитал, связанный с именем Темпла.
Проект был утвержден, осуществлен – и «город и село преисполнились ликованием. Звонили колокола, зажигались фейерверки, и английский восторг нашел отражение и в Голландии, где считали, что влияние, приобретенное Темплом, является хорошим предзнаменованием для всей Европы» (Маколей).
К концу 1679 года сэр Уильям был почти национальным кумиром. А к середине 1681 года кумир догадался, что он «устал», и уже сажал дыни в своем прекрасном фруктовом саду, с твердым решением – никогда больше не пытаться спасать страну.
Что же произошло за короткий этот срок? Ничего трагического для сэра Уильяма. Он не был свергнут, отставлен, скомпрометирован, – ничто не угрожало его жизни или безопасности. Он просто счел за благо в тот момент, когда «стало горячо», быстро исчезнуть.
А стало очень горячо. Конечно, новый темпловский орган оказался на практике точным сколком в миниатюре всех партий и группировок, вместилищем всех кипевших в стране страстей. Конечно, из этого органа выделился некий малый орган, в который должен был войти – помимо воли – и Темпл. Конечно, и в этом малом органе свирепствовала война всех против всех, в ней должен был участвовать и Темпл, то есть бороться, рисковать, а этого он и не хотел. И он стал отмежевываться, воздерживаться, саботировать, числиться, а не существовать.
Но с каждым днем это становилось трудней. Атмосфера накалялась. Парламент вновь поднял острый вопрос, волновавший все время Англию, – о престолонаследии. Речь шла об исключении брата короля (последний Стюарт, Яков II) из действия закона о престолонаследии. Трон, согласно закону, должен был перейти к нему, но он официально принял католичество, и все духовенство, городское мещанство, корпорации, средние лендлорды не могли примириться с допущением католика на английский трон: это означало бы полное возвращение докромвелевских порядков, полное подчинение Франции, то есть удар по английской торговле и промышленности. Но сильные сторонники были и у Якова, и страна была фактически накануне гражданской войны. Лидер «иксклюжионистов» (сторонников исключения), неистовый старик Шефтсбери, уволенный королем председатель темпловского совета, уже формировал армию восстания, как говорил он, «против папства и рабства, идущих рядом». В палате общин билль об исключении был принят, палатой лордов – отвергнут. Новый орган по этому вопросу раскололся. А сэр Уильям? В парламентском голосовании билля он не участвовал. «Он не оказал ни поддержки, ни сопротивления. Он преспокойно удалился из палаты».
То есть этот великий человек, политик, дипломат, чуть ли не спаситель Англии, в момент, когда смотрела на него страна, просто сбежал. Почему? Можно придумать десятки глубокомысленных ответов, но будет вполне достаточно одного простого: он струсил. И мемуары современников подтверждают это с очаровательной наивностью.
«Почему вы не присутствовали на своем месте?» (во время голосования билля) – спросил Темпла, по словам мемуаристов, один из его коллег. Ответ Темпла был изящен: «Я поступил согласно совету Соломона – не сопротивляйся сильному и не пытайся остановить течение реки…» Но Маколей не считает современников Темпла столь наивными, чтоб они не понимали, в чем было дело. «Привыкши к большим ставкам в большой политической игре, они (коллеги Темпла) презирали его грошовую игру». Грошовая игра – лучше не скажешь!
Итак, отказавшись от политической деятельности, решив, что он устал, сэр Уильям катастрофически бежал под сень своего сада.
Бурной лавиной неслись события. Французское золото подкрепило шатающийся трон, была разгромлена оппозиция, один из коллег Темпла по Совету ушел в изгнание, другой на эшафот, третий узнал смерть от собственной руки, – а Темпл возделывал свой сад. Умер Карл, предатель и распутник, промелькнуло короткое, но свирепое царствование Якова, был он свергнут, как только попытался провести «французскую программу», – а Темпл возделывал свой сад. Был приглашен на трон король купцов и лендлордов, объединившихся в партии вигов, Вильгельм Оранский, – а Темпл возделывал свой сад. Был проведен в парламенте 1689 года знаменитый «билль о правах», знаменовавший утверждение нового общественного порядка, – а Темпл возделывал свой сад. Он все возделывал свой сад – можно подумать, что он наперед знал знаменитый совет Кандида: «Il faut cultiver son jardin!»
Впрочем, это был уже новый сад, не в Шиине, а в Мур-Парке, в графстве Сэррей, подальше от Лондона. Сад был больше и лучше, там принимались и тюльпаны и спаржа, сад был расчищен и подстрижен, там были клумбы, газоны, дорожки, даже каналы, статуи, беседки, прекрасный барский дом с великолепной библиотекой. И не только сажал сэр Уильям тюльпаны и дыни, но писал этюды и эссе – даже о китайской литературе; съезжались туда знатные гости, приезжал не раз даже новый король. И сэр Уильям беседовал – охотно, красноречиво и мудро – о политике и литературе, его слушали бережно и внимательно. Так прошло десятилетие, он скончался, и написал о нем биограф восемнадцатого века:
«Этот великий дипломат, искусный политик, чей великолепный гений понимал как интересы королей, так и интересы народов, сумел усовершенствовать свои природные дарования воспитанием, прежде чем посвятить их на пользу своей страны, и использовать их в искусстве управления, каковое сделало его имя таким славным в глазах потомства».
Положительно, сэру Уильяму везло и после смерти!
И вот он гуляет по своему чудесному саду. Он медленно движется, сэр Уильям Темпл, наряд его безукоризнен, шелковые чулки белы как снег, сверкают красные квадратные каблуки его башмаков, в руке золотая трость, величава походка. Речь его плавна и закруглена, украшена классическими цитатами, оснащена эффектными остротами, непринужденно льется речь из уст английского Цицерона. Как мот золотые монеты, так бросает он золотые слова, – он знает, что их подберет и сохранит для потомства некий молодой человек, почтительно сопровождающий его в утренних прогулках, мрачный юноша, бедно и строго одетый, по должности своей молчаливый, и несколько даже непонятный, и не раз, наверно, раздражавший несветскостью своей сэра Уильяма…
