Ознакомительная версия.
А нас располагали в ТБ-3 с большим трудом. Особенно тяжело было забраться в крылья самолёта за бензобаками. Попадали туда только по-пластунски и в темноте. Пока лежишь, чего только ни передумаешь, соседей своих почти не видишь, всё гремит, кругом сквозняк гуляет, а если полёт длительный, то бензиновых паров так нахватаешься, что потом неделю чихаешься и боишься закурить. Каждый ждёт не дождётся, когда же прыгать будет.
Итак, я благополучно добрался до левого крыла. Улёгся набок, прижался в гофрированной поверхности и всё внимание сосредоточил на кабине штурмана. Сигнал «Пошёл» подавал красным флажком штурман из своей кабины, а так как она у него была, как у лётчиков, прикрыта только ветровым козырьком, то он становился спиной к ветру во весь рост и показывал нам одной рукой флажок, а второй, в зависимости от того, как мы прыгали, то кулак, то большой палец. Но нам уже после красного флажка было всё равно, какие он нам сигналы «выкладывал» — мы их не наблюдали.
Ещё на предпрыжковой подготовке наш инструктор Волков порекомендовал мне «пробежаться» по крылу до его конца, т. е. до консоли, а там прыгнуть, как с вышки в воду. Это лихо, красиво и на глазах у подчинённых! И вот, как только я заметил сигнал «Пошёл», быстро подтянулся и, подскочив, как пружина, побежал по крылу. Но почти в одном шаге от консоли крыла поскользнулся, упал, на какой-то миг зацепился стволом пулемёта за край крыла. Меня ударило, перевернуло, и я почувствовал, что падаю. Шелестел шёлк — меня всего спеленала «мануфактура». Левая рука оказалась закрученной куполом и вывернутой за спину.
В первые секунды положение показалось безнадёжным. Ничего не вижу, но чувствую большую скорость падения. В голове почему-то начали мелькать воспоминания, которые к парашютному спорту имеют весьма далёкое отношение: мать ждёт на обед, как буду отдыхать в отпуске, школьный учитель и прочее. Но всё это мелькало значительно быстрее, чем читается.
Вся свободная часть парашюта, видимо, представляла сплошной шлейф, и по свисту в ушах и шелесту шёлка можно было бы определить, что падение идёт со скоростью 30–40 м в секунду. Воспоминаниями заниматься некогда.
Правая рука и запасной парашют свободны, но затянуты снаружи полотном. Удалось нащупать привязанный стропой к «запаснику» кривой садовый нож, зубами открыл его и полоснул по туго натянутому полотну прямо перед собой. В образовавшуюся щель ворвался воздух. Ветром начало расправлять над головой полотнище купола. С трудом вырвал из плена левую руку. Обеими руками ещё больше расширил отверстие, просунул в него голову, увидел свет и стремительно несущуюся на меня землю. Прижав головой край разорванного полотнища, рванул кольцо и с силой выбросил в образовавшуюся дырку купол запасного парашюта. И почти сразу же получил сильный удар по голове.
Сознание постепенно возвращалось. Я сидел на лугу, завёрнутый, как мумия, в погребальные полотна, весь потный. Вначале мне было непонятно, почему я нахожусь в таком положении, откуда взялись люди, ведь я, кажется, только что завтракал? Но медленно всё начало становиться на своё место, и я вспомнил детали «лихого прыжка».
Приехали комбриг, врачи, дежурные, инструкторы, и каждый приступил к своему делу. У меня оказалась немного «помятой» голова, шла кровь.
Инструкторы внимательно переходили от одного узла парашюта к другому, изучая причины ЧП. Только комбат Левашов молча стоял в стороне от всех. Затем подошёл — меня «в четыре руки» обрабатывали врачи — и сказал:
— Знаешь, Лисов, а до земли оставалось метров семьдесят, когда над тобой запасник вспыхнул, — он наклонился, похлопал по груди и добавил: — Ничего, мы ещё попрыгаем!
Уже в госпиталь пришёл мой друг Саша Цвион. Он рассказал некоторые подробности. Нижняя кромка купола зацепилась за ствол пулемёта, я стал беспорядочно падать и меня закрутило полотнищем, а удар на земле прикладом пулемёта я получил «по науке», поскольку не перевёл оружие в горизонтальное положение. Ружейный ремень лопнул, ствол пулемёта погнулся…»
Бывало и так. Но сам по себе прыжок с парашютом в тридцатые годы был чаще всего непростым. Требовалось время для его совершенствования и многое, многое другое…
Боевое крещение советские десантники получили в вооружённом конфликте на Халхин-Голе (212-я воздушно-десантная бригада), а затем осенью 1939 года, когда в составе вновь образованных фронтов приняли участие в походе на территории Западных областей Украины и Белоруссии. Только в ходе этой операции было высажено несколько тактических воздушных десантов.
Во время советско-финляндской войны вместе со стрелковыми частями сражались 201-я, 204-я и 214-я воздушно-десантные бригады. Они совершали рейды в глубокий тыл противника, наносили удары по опорным пунктам, штабам, узлам связи, нарушали управление войсками.
«К июню 1941 года советские воздушно-десантные войска представляли собой самостоятельный род войск РККА, — пишет В. Гончаров. — Они имели своё командование, штаб и транспортную авиацию и подчинялись непосредственно Верховному Главнокомандующему. Командующим советскими ВДВ был генерал-майор В. Я. Глазунов, начальником штаба — генерал-майор авиации П. П. Ионов.
Всего в РККА насчитывалось десять воздушно-десантных корпусов. На стадии формирования находились ещё пять корпусов, кроме них имелось несколько отдельных парашютных бригад и батальонов. Каждый воздушно-десантный корпус имел по три бригады в каждом. Бригада в свою очередь состояла из четырёх парашютно-десантных батальонов, миномётного дивизиона и четырёх рот — зенитно-пулемётной, разведывательно-самокатной, сапёрной и роты связи. В парашютно-десантном батальоне имелось пять рот — три парашютно-стрелковые, миномётная и рота противотанковых ружей, а также четыре взвода — пулемётный, сапёрный, разведывательный и взвод связи. Численность личного состава батальона составляла по штату 546 человек. Всего в бригаде было около 3000 бойцов, в корпусе — 10 000 человек. Практически единственным транспортным самолётом ВДВ к началу 1941 года оставался ТБ-3, производство лицензионных машин ПС-84 (позже Аи-2) ещё только разворачивалось (до 22 июня 1941 года было изготовлено 74 самолёта этого типа).
В результате при общей высокой боеспособности воздушно-десантных частей РККА их парашютная подготовка из-за недостатка самолётов оставалась весьма слабой. К примеру, из состава 4-го ВДК лишь личный состав 9-й вдбр совершил по два парашютных прыжка. В 8-й вдбр 25 % бойцов не прыгали вообще и 65 % имели всего по одному прыжку, а в 214-й вдбр, сформированной позже других, 65 % бойцов вообще не имели ни одного учебного прыжка. Примерно такая же ситуация имела место и в других воздушно-десантных корпусах».
Ознакомительная версия.
