Плеханов вынужден был уехать, оставив жену, которая вот-вот должна была родить. Он хотел задержаться на некоторое время, но товарищи настаивали на немедленном отъезде. Он знал, что Теофилия Полляк и его товарищи не оставят жену в трудное время, но все же очень беспокоился.
3 января 1880 года Георгий Плеханов нелегально покинул Петербург и при помощи контрабандистов удачно пересек государственную границу России. Путь лежал через Румынию в Швейцарию, где была самая многочисленная колония политических эмигрантов из России. Плеханов договорился с Засулич и Дейчем встретиться в Женеве. Вскоре все трое были вместе.
В то время большим влиянием среди эмигрантов пользовался Михаил Петрович Драгоманов, бывший приват-доцент Киевского университета, уволенный за «неблагонадежность» и вынужденный эмигрировать в 1876 году.
Драгоманов был страстным поборником самостоятельности Украины. Его политические взгляды сформировались под влиянием идей Герцена, Чернышевского и Прудона и были весьма эклектичными, к тому же он выступал сторонником националистической теории «культурно-национальной автономии». Драгоманов был высокообразованным человеком, его гостеприимный дом был одним из центров русской эмиграции.
На первых порах между чернопередельцами и Драгомановым установились самые дружественные отношения. Но весьма скоро они стали идейными противниками. Чернопередельцам претил мелкобуржуазный национализм Драгоманова и особенно окружавших его сторонников, многие из которых доводили до абсурда взгляды своего кумира. К тому же драгомановцы враждовали с группой польских социалистов, издававших журнал «Равенство» («Rownosc»), с которыми у червонередельцев сразу после знакомства установились самые теплые, товарищеские отношения. В эту группу входили Л. Варыньский, Ш. Дикштейн, Ст. Мендельсон и др. Польские социалисты считали, что главное — свергнуть самодержавие, что сейчас не время спорить, какие территории отойдут к государствам, которые возникнут после победы революции. Выпады Драгоманова против поляков социалисты из Польши воспринимали как оскорбление. Вновь приехавшим из России чернопередельцам надо было решать, с кем они. И они выбрали польских социалистов, с которыми даже поселились одной коммуной.
Отныне на эмигрантских собраниях шли дебаты между чернопередельцами и поляками, с одной стороны, и сторонниками Драгоманова — с другой.
После отъезда Плеханова Розалия Марковна поселилась под своей фамилией вместе с Теофилией Полляк. В январе она родила девочку, которую назвали Верой. Немного оправившись после родов, она стала посещать занятия и даже сдавать зачеты, так как у нее была большая академическая задолженность. Но учиться спокойно было невозможно — тревожила судьба мужа, да и полиция ходила по пятам, надеясь выследить Плеханова. Дважды у них на квартире был обыск, но ничего компрометирующего полицейские не нашли. Один раз они были близки к тому, чтобы обнаружить письмо Плеханова из Женевы, но оно было спрятано в одеяле девочки, и полицейские, обыскав обеих женщин, не тронули ребенка. В любой момент Розалию Марковну могли арестовать. И на курсах к ней стали плохо относиться реакционные преподаватели и слушательницы, которым стало известно, что она близка к революционерам. От всех этих треволнений пропало молоко, она стала плохо спать, и с каждым днем здоровье делалось все хуже. Теофилия знала, что единственное лекарство для ее подруги — встреча с любимым человеком.
Неоднократно Теофилия Васильевна убеждала Розалию Марковну уехать к Плеханову за границу и наконец, уговорила.
В июне она приехала к Плеханову и привезла конспиративное письмо от Павла Аксельрода о ходе пропаганды в Петербурге. Плеханов дважды перечитал его. Дела шли плохо. После неудачного покушения Степана Халтурина, устроившего взрыв в Зимнем дворце, царский террор усилился. П. Аксельрод писал, что решил эмигрировать и на время свернуть работу «Черного передела», так как в данной обстановке нет возможности вести пропаганду. Плеханов долго молчал после чтения письма.
— Роза, ты знаешь, что Павел пишет о необходимости временно свернуть работу «Черного передела»?
— Да, он мне говорил перед отъездом. Но это временная мера. Газета «Черный передел» будет выходить в Харькове, там сейчас нашлись хорошие парни, которые будут печатать ее и распространять. А писать статьи вы будете здесь, за границей.
— Но ведь мы потеряем все связи. К чему газета, если ее некому читать? Я собирался осенью вернуться в Россию, а теперь не знаю, что и делать.
— Возвращаться тебе сейчас — самоубийство. И к тому же бессмысленное.
Она чувствовала, что Жорж ее очень любит, но все же она для него — на втором, нет, даже на пятом месте. Вся страсть его души отдана революции. Это грозная соперница, которая может целиком поглотить любимого человека. Но именно таким она его и любила. Она одна знала, что за сдержанностью Плеханова скрывалась глубоко страстная, темпераментная натура.
Утомленная дорогой и переживаниями от встречи с мужем, Розалия Марковна долго спала. Проснулась она от солнца, которое било в глаза даже через занавеску. После завтрака они решили немного прогуляться.
Они шли по улице Кандоль, мимо здания университета. Вся Женева была вытянута вдоль озера и окружена горами. По одну сторону центральной улицы было большое поле.
— Жорж, а для чего это поле? На выгон оно непохоже. Почему здесь не строят дома?
Здесь проходят народные гулянья. Ежегодно в декабре швейцарцы празднуют «Escalade». В этот день, по преданию, войска герцога Савойского пытались тайком проникнуть на улицы Женевы, но старая женщина, жившая на крепостной стене, услышала шум и подняла тревогу. В этот день женевцы, нарядившись в маски и старинные костюмы, строятся в кортежи и ходят по улицам Нижнего города, где в узких темных улочках расположены все главные магазины.
— Ну а луг при чем?
А на лугу устраивают банкет. Особенно веселятся здесь в другой день — в день памяти Руссо, когда для всех школьников Женевы устраивают бесплатное угощение. Тогда здесь бывают грандиозные фейерверки.
Розалия Марковна с любопытством слушала рассказы мужа.
За два часа осмотрели почти весь город, а вечером пошли в коммуну. По пути Жорж рассказывал:
— Поляки — прекрасные люди. Они добились в Варшаве больших успехов среди рабочих. Их программа во многом схожа с программой немецких социал-демократов. Особенно я сошелся с Людвигом Варыньским, помнишь, высокий, с бородкой, и с Шимоном Дикштейном. Ты обрати внимание, как плохо одет Дикштейн. Он отказывается от помощи товарищей. Такие люди, как он, живут не для себя, а для счастья рабочего класса. Варыньский, чувствуется, хороший организатор, он много сделает для социализма. А Дикштейн написал брошюру «Кто чем живет», в которой сумел популярно изложить труднейшие вопросы политэкономии.
