Тяжело ступая берцами с налипшей грязью, я подошел к Крикунову и грозным голосом спросил:
— Вы, товарищ, сержант или где? Вы, собственно, на войне или почему? Как собираетесь от пуль и осколков защищаться!? А!?
Мерзкий Крикунов скосоротил свою подлую физиономию и выразился в том духе, совершенно казалось бы невпопад, что прапорщик Гусебов привозил еду гречневую кашу с тушенкой, и чай с сухарями. А потому они прерывались на время, чтобы поесть, а сейчас, подкрепившись, с удвоенной энергией примутся за возведение огневой точки на радость своих любимых командиров.
По мере уяснения мною смысла этой скользкой речи, ноги мои готовы были сами рвануться к МТЛБ, до того мне хотелось жрать, и лишь неимоверным усилием воли остался я стоять на месте и кивнул как бы в знак одобрения. То, что весь хавчик уже «ушел», я ни минуты не сомневался. А потому желание найти Сэма у меня только увеличилось. Семен, который казался эдаким рубахой-парнем, свысока плюющим на низменную материальность, на самом деле был на удивление хозяйственным парнем. Два — три тихих слова, и два — три доверенных сержанта с понимающими улыбками исчезали в неизвестном направлении, а Семен мог снова играть на гитаре, рассуждать о Питерском роке, с которым он пристально знакомился во время учебы в ЛАУ, или делать еще что-нибудь такое же приятное. И при этом чай у него не переводился — он содержался в приличных размеров бачке, в заначке дожидались удобного момента с десяток банок тушенки и каши, да и вообще — было много не менее полезных вещей.
Я, грешным делом, рассчитывал, что и мне может что-нибудь обломиться. Поэтому быстро покинул крикуновцев и устремился на поиски артиллеристов. Действительность превзошла мои смутные ожидания. Поленый сумел выставить палатку и даже обложил ее камнем. Судя по тому, что личный состав батареи как древние египтяне выворачивал ломами глыбы из земли, а офицеров и прапорщиков в обозримом от тумана направлении не наблюдалось, то я вполне логично предположил, что они сидят в палатке. И не ошибся.
— Хо — хо — хо! — сказал Сэм, приподнимаясь с лежанки, — Паша пожаловал! Где провел ночь, Казанова?
«Издевайся — издевайся!» — подумал я про себя, — «если это тебя развеселит. Мне безразличен твой смех. Дай мне кусок хлеба и сто грамм водки, и можешь упражняться в остроумии столько, сколько тебе заблагорассудится».
— Да вот нечем тебя угостить, Паша. Прошлая ночь была невероятно трудна, если ты в курсе, все водку и выпили!
Глупый, наивный Сэм! Ты же сам подал мне идею, и даже заранее признался в готовности ее выполнить. Мне остается только произнести пару фраз.
— Сэм, — сказал я. — У меня есть водка в вещмешке. А вещмешок в машине у Пятницкого. А он сам — на втором блоке у Швецова.
— И когда он вернется?
— Как когда? Он там и стоит, и стоять будет. Он с Шевцовым и приехал.
— А что тогда там делает твое барахло, если ты здесь?
— Да глупо вышло…
Тут я рассказал ему историю про пересадки, поломанные тормоза и прочее. Сэм слушал в пол уха — его мысли занимало совсем другое. Поэтому он прервал меня чуть ли в середине моих разглагольствований и тоном, похожим на сухой, сказал:
— Сейчас мы съездим к вашему Швецову и ты заберешь свой чудо — мешок.
Он стал натягивать кирзачи, а я вышел из палатки и сразу попал под порыв холодного ветра. Бр-р-р!
Из-за угла палатки, как чертик из табакерки вынырнул Вася. Вот ведь нюх у человека!
— Я слышал, — сказал он, — что вы к Шевцову собираетесь. Так я с вами тоже туда съезжу.
Я обрадовался: ну о чем я буду говорить с Сэмом? А вот они с Васей тему для беседы найдут, а я в это время тихо посижу в сторонке, о своем в тепле подумаю, может быть, даже удастся подремать.
Семен выполз из палатки, звеня ключами на пальце. Ключи были от «Урала». Очевидно, ехать он собирался сам. Собственно говоря, вчетвером, то есть, если брать водителя, в кабину мы бы просто не влезли. Поэтому решение Поленого я мысленно всецело одобрил и воображаемо поаплодировал.
Мы прочавкали к машине, я обошел кабину и подергал ручку. Заперто. Сэм открыл ее изнутри, но я пропустил подошедшего Васю впереди себя и влез уже за ним.
Мы тронулись в туман. Настроение мое слегка улучшилось, но все-таки оставалось не слишком веселым. Больше всего меня угнетало отсутствие места, где можно было преклонить голову. И в самом деле — ну сколько можно спать под открытым небом? Здесь ведь, говорят, и дожди бывают. И довольно не хилые…
«Урал» забуксовал. По началу это не вызвало у нашей компании никакого беспокойства. Сэм попылся выбраться в раскачку, как это обычно бывает, но не тут-то было. Что-то словно вцепилось в машину и держало ее изо всех сил. Вы видели «Дрожь земли»? Вот — вот. Впечатление было то же самое. Пришлось вылезти. Семен выпрыгнул с одной стороны, я с другой, и только когда услышал Сэмовское «Ё-моё!», понял, что что-то пошло не так. Мы с Витей присоединились к опустившему руки Семену и одновременно присвистнули.
— Стойте здесь! — хрипло прошипел Поленый, — Я сейчас вернусь с другим «Уралом». Тогда точно вытащим.
Не теряя ни секунды, я помчался в теплую кабину — побалдеть, пока она еще не остыла. Чъёрт побъери! На дворе июнь месяц, а у меня полное ощущение ноября. Да, я люблю позднюю осень. У теплой батареи, с чашечкой кофе, с любимой книгой и негромкой музыкой. Но чтобы так — холодный, голодный (у Сэма поесть мне так и не довелось), грязный, невыспавшийся… Это совсем не по мне. А куда денешься? Оставаться в части, когда все приличные люди тут? Нет уж, увольте! Лучше быть здесь. Как-нибудь да устроимся. Не навсегда же эта сырость тут!?
Вася спал, уткнувшись носом в баранку. Заснул мгновенно, как только закрыл глаза. Умаялся, бедолага. Ну спи, спи…
Мой сладкий сон разрушил Сэм. Он распахнул дверцу, и холод мгновенно привел меня в чувство. Вася передвинулся ко мне, а Семен уселся за руль. Он выглядывал в распахнутую дверцу и кричал:
— Ну что — зацепили? Зацепили или нет? А? Чего вы там возитесь? Давайте быстрее!
— Сейчас сделаем, товарищ лейтенант, — гудел кто-то невидимый сиплым басом. Неудивительно, что все охрипли и осипли. Холод, сырость и отсутствие горячего питания ни к чему другому и не могли привести.
«Урал» задергался. Двигатель заорал дурным голосом, Семен заскрипел зубами ничуть не тише, чем движок, нас с Васей мотало туда — сюда, и это продолжалось до тех пор, пока не раздался звук, от которого у всякого уважающего себя автомобилиста волосы на затылке становятся дыбом. Если бы Сэм не был так коротко пострижен, то его кепка поднялась бы сантиметров на десять над головой. Он заглушил мотор, выскочил наружу, так, что даже ударился ногой о железку, и бросился осматривать машину.
