Заканчивался последний день фестиваля. Темнело. Мы вышли на улицу в колонне. Впереди уже бурлило людское море. Погасли огни. И вдруг улицы осветились тысячью ярких факелов, которые зажгли демонстранты. Стало жарко. Пламя пылало в ночи. Иногда оно освещало страшные развалины, словно напоминая нам о том, что несет с собой война.
Освещенные светом факелов, пришли мы на площадь Маркса-Энгельса. И здесь произнесли клятву быть верными делу мира. Быть верными всегда и во всем. И снова десятки тысяч молодых голосов запели Гимн демократической молодежи. Переполненные незабываемыми впечатлениями, вернулись мы на Родину. На следующий день я пришел в комитет комсомола своего завода. Секретарь комитета Сергей Кузнецов встретил меня как старого знакомого.
— С чем пожаловал, Леша?
— Столько видел в Берлине хорошего, рассказать ребятам хочется…
— Ото, молодец! Спасибо. Через день в просторном помещении заводского клуба собралась молодежь завода. Я увидел здесь много знакомых лиц. Вот Николай Захаров, Виктор Чичнев, Леонид Кузнецов из модельного… Но среди присутствовавших было много молодежи, недавно переступившей порог завода. Все слушают внимательно. А когда рассказ закончен — обступают, завязывается задушевный долгий разговор.
— Интересуются, значит, нашей страной?
— А про наш завод рассказывал?
— Как он, Берлин, выглядит? — сыпались со всех сторон вопросы.
Я стараюсь ответить как можно обстоятельнее. А потом достаю блокнот и говорю:
— Ребята, записал я тут несколько адресов. Это вот строители из Берлина… Это пивовары из Пильзена… просили писать. Хотят как можно больше про нашу страну знать. «Мы, — говорят, — у вас жить и работать учимся. Вы для нас пример».
…Продолжались тренировки. Обнаружив ошибку в рывке, мы с Романом Павловичем решили пересмотреть свои позиции и в жиме — движении, в котором у меня были особенно слабые результаты. Снова сели за кинограммы. Оказывается, и здесь была ошибка, мешавшая двигаться вперед. Заключалась она в следующем. Когда штанга бралась на грудь, я перед началом жима чуть-чуть расслаблял кисти. В этот момент локти уходили немного назад. Незаметное, совершенно неуловимое для глаз движение. Но оказывалось, что в дальнейшем оно играло роль тормоза. Отведенные назад локти заставляли кисти рук при начале жима идти вперед, а следовательно, и резко вперед выносить штангу. Чтобы создать этому противовес, тело отклонялось назад, а значит, принимало запрещенное правилами положение.
Таковы плоды наших раздумий, плоды долгих и кропотливых поисков. Они потребовали большого труда, настойчивости, смелости. Но без этой работы совершенно немыслимо было бы дальнейшее движение вперед.
Учеба в техникуме, общественная работа, напряженные тренировки…
Интересная, кипучая жизнь.
В 1951 году принесла она мне новую радость. Большую, ни с чем не сравнимую. Встретил я свою любовь. Звали ее Лизой.
Влюбленные, мы ничем не отличались от многих таких же счастливцев. Назначали свидание у памятника Пушкина, гуляли по улицам и переулкам Москвы, ходили в кино. Около десяти Лиза посматривала на часы и, стараясь быть строгой, говорила:
— Леша, у тебя режим…
Я пытался отвоевать хотя бы еще полчасика, но всегда слышал неизменный ответ:
— Я же о тебе забочусь…
Глубокой осенью в составе второй сборной страны я уезжал в Польшу. На вокзале меня провожала Лиза. На прощание она тепло и сердечно сказала:
— Береги себя.
Прежде, наблюдая, как прощаются мои товарищи с женами, я всегда удивлялся этим однообразным напутствиям. Но сейчас почему-то было очень приятно слышать эти слова.
Первая встреча — в Варшаве с национальной сборной командой Польской Народной Республики. В раздевалке я разговорился с совсем еще юным спортсменом.
— Сейчас, — говорил он, — мы еще не можем показать результатов международного класса. Спорт в республике только-только начинает выходить на широкую дорогу. Ведь в старой Польше им занимались единицы.
— От души желаю вам всем успехов, — сказал я ему. — Как вас зовут?
Он встал и, протягивая руку, представился:
— Мариан Зелинский.
Конечно, я тогда не предполагал, что знакомлюсь с будущим чемпионом мира. Мы побывали в Гданьске, Кракове, Познани, Люблине и других городах страны. Местом своих спортивных выступлений мы выбрали не залы и стадионы, а предприятия трудовой Польши: в Гданьске — судоверфь, в Познани — шахты.
Везде нас принимали очень тепло и сердечно. В Кракове, выступая на металлургическом заводе, я показал в троеборье 410 килограммов. Когда выступление было закончено, ко мне подошел молодой парнишка в рабочей спецовке.
— Юзеф Познанский, — представился он. Разговорились. Оказалось, что Юзеф работает модельщиком. Я сказал, что совсем еще недавно тоже работал по этой специальности. Услыхав это, он куда-то вихрем умчался, а через несколько минут прибежал и потащил меня в цех. Здесь у нас состоялась беседа с рабочими модельного цеха. Я рассказал им о Московском насосном заводе имени М. И. Калинина, о его людях, о социалистическом соревновании.
— Передавайте привет нашим русским братьям, — говорили на прощание рабочие.
Мы расстались. Но дружба на этом не кончилась. Я до сих пор получаю письма от Юзефа Познанского. Он пишет, что в 1958 году стал перворазрядником по штанге и чемпионом своего города в среднем весе, что он руководит секцией штангистов на заводе и в работе тренера-общественника широко использует мои советы. Не скрою, мне было приятно читать эти строки.
В дни, когда вторая сборная выступала в Польше, наши лучшие мастера находились в Австрии. Мы внимательно по газетам следили за их результатами. Интерес усиливался еще и тем, что туда прибыла возвращавшаяся с чемпионата мира в Милане сборная американских тяжелоатлетов.
Из Австрии поступали радостные вести. Николай Саксонов и Аркадий Воробьев установили два новых мировых рекорда: Саксонов в толчке для атлетов полулегкого веса — 137,5 килограмма, Воробьев в рывке для средневесов — 133,5. Еще большего успеха добился Трофим Ломакин, набравший в сумме 410 килограммов. Это было на 7,5 килограмма лучше результата чемпиона мира Стэнли Станчика, показанного им в Милане.
Через несколько дней обе сборные встретились в Москве. Вечером у меня на квартире собрались гости-Аркадий Воробьев, Трофим Ломакин, Роман Павлович. Лиза, став молодой хозяйкой, суетилась на кухне. Она вызвала меня в коридор и смущенно спросила:
— Может быть, по такому случаю за вином сбегать?
— Конечно, сбегать, — услышав наш разговор, предложил Ломакин.
