Возможности получения информации не были безграничными, но под руководством ловкого и изворотливого начальника они были очень значительными, хотя, как уже говорилось, приходилось постоянно затрачивать много энергии, чтобы отражать непрекращающиеся открытые и замаскированные попытки экспансии РСХА. Разведке помогало то, что она в большей степени, чем какая—нибудь другая инстанция в Третьем рейхе, была свободна от надзора и опеки со стороны гестапо. У нее, например, был свой собственный паспортный отдел для оформления заграничных паспортов и виз, она была в состояний относительно свободно решать среди своего персонала вопрос о доказательстве происхождения. (Среди офицеров, работавших в разведке, были некоторые, а среди так называемых связных даже целый ряд сотрудников, которые не соответствовали требованиям «нюрнбергских законов».)
Один высокопоставленный руководитель СД во время допросов в Нюрнберге дал подробное показание об отношениях между вермахтом и тайной полицией. Даже при очень критическом рассмотрении эти показания в отдельных частях звучали очень убедительно. Допрашиваемый рассказывал, к примеру, что в кругах вермахта в довоенные годы ходили слухи, что Гиммлер и Гейдрих планировали с помощью методов ЧК стать во главе всего вермахта. Допрашиваемый не знает, действительно ли Гиммлер и Гейдрих вынашивали тогда планы такого рода, но сомневается в этом, потому что уже в личном плане не существовало предпосылок для осуществления столь далеко идущих целей; затем он добавляет буквально следующее: «Тайная государственная полиция как учреждение так же мало занималась этим вопросом, как и служба безопасности (СД). Им было запрещено вести разведывательную деятельность против и внутри вермахта. Правда, сам Гейдрих время от времени охотно слушал что—либо о вермахте и от него; однако он принимал решительные меры в каждом случае нарушения, о котором ему сообщали. Он был вынужден это делать, хотя бы для того, чтобы самому быть под прикрытием от вермахта».
Эти высказывания руководителя СД содержат большую долю достоверности, в них особенно интересны замечания, которые позволяют сделать вывод о том, что Гейдрих стремился подпольным путем с помощью добровольных помощников получить информацию о вермахте и специально о разведке. Факт, что внутри разведки в течение стольких лет мог безнаказанно существовать центр сопротивления режиму, можно считать доказательством того, что личный аппарат информации у Гейдриха в этот период работал гораздо хуже, чем тот, который Остер пустил в действие против партии и гестапо.
Здесь нужно коротко остановиться на личных отношениях Канариса с руководящими сотрудниками гестапо. Отношения с Гиммлером совершенно бесцветны. Личные контакты редкие. Канарис был невысокого мнения о Гиммлере, которого он в глубине души считает взбунтовавшимся мелким чиновником. Хотя он жестокий и хитрый, но не умен и труслив. С этим, считает Канарис, он справится. Труднее описать его отношения с Гейдрихом. Они сложны с обеих сторон. Гейдриха Канарис боится. Это инстинктивный физический страх. Человек этот во всех отношениях кажется ему жутким. Он слишком высок ростом, его глаза с почти монгольским разрезом смотрят всегда холодно и пронизывающе, взгляд как у змеи. Канарис чувствует, что перед ним человек, для которого не существует препятствий, это преступная натура крупного масштаба. И все же он околдован высоким интеллектом своего противника, которого он однажды назвал «умнейшая бестия». В своем дневнике он говорит о Гейдрихе после первой служебной встречи, как о «жестоком фанатике, с которым будет трудно сотрудничать открыто и доверительно». Со временем страх перед Гейдрихом не проходит. Уже одного телефонного звонка от начальника PCXА достаточно, чтобы лишить Канариса покоя.
Несмотря на это Канарис, пока Гейдрих был жив, стремился поддерживать с ним хорошие личные отношения. Постороннему отношения между ними казались даже сердечными. По воле случая Канарис, когда его семья в начале февраля 1935 г. переехала из Свинемюнде в Берлин, нашел квартиру на Деллештрассе. Вскоре выяснилось, что Гейдрих живет неподалеку от него на той же улице. Несмотря на внутреннее отвращение, Канарис по служебным соображениям старался поддерживать контакт между обеими семьями, и воскресными вечерами летом 1935 г. семья Канариса ходила к Гейдрихам, чтобы там в саду поиграть в крокет. В августе 1936 г. Канарис купил себе маленький дом в Шлахтензее на Дианаштрассе, которая впоследствии была переименована в Бетацайле в честь национал—социалистического писателя Оттомара Бета. Было ли чистым совпадением, что полгода спустя Гейдрих купил на Августаштрассе, в двух минутах ходьбы от Канариса, строящийся дом и переехал туда, когда дом был готов. Фрау Канарис, услышав об этом, не могла удержаться от смеха и сказала: «Хорошая покупка!» Гейдрих уловил в этом замечании намек, так как сразу стал защищаться и со всей убежденностью сказал, что он по чистой случайности нашел подходящий дом рядом с домом Канариса. Возможно, здесь и вправду не было особого умысла, потому что, в конце концов, для начальника РСХА вряд ли было необходимо лично следить за своим противником из разведки.
О том, что Гейдрих, несмотря на внешнюю приветливость отношений с Канарисом, считал того своим противником и всегда был с ним начеку, говорили многие сотрудники СД. Он предостерегал своих подчиненных, что с Канарисом, «этим старым лисом, нужно быть всегда настороже».
Штандартенфюрер СС Шелленберг, который после падения Канариса взял руководство секретной службой связи, заявил в Нюрнберге, что Гейдрих не доверял Канарису только потому, что у того были документы, подтверждающие неарийское происхождение Гейдриха и которые хранились в надежном месте. Подобные рассказы можно было услышать и от других людей. Однако документы эти до сих пор не найдены. Те, кто по работе и в личной жизни поддерживал с Канарисом наиболее близкие отношения, тоже ничего подобного от него не слышали, хотя никто не сомневался в том, что он был хорошо осведомлен о неарийском происхождении отца Гейдриха. Против утверждений Шелленберга, что Канарис располагал документами о «неудачном» рождении Гейдриха и хранил их в печатном виде в надежном месте, говорит, очевидно, тот факт, что Канарис, по словам свидетелей из его окружения, всегда боялся Гейдриха и что известие о смерти последнего 1 мая 1942 г. было воспринято им с облегчением, хотя он посчитал необходимым во время погребения заявить сотрудникам Гейдриха глухим, словно охрипшим от слез голосом, что он исключительно ценил и почитал Гейдриха как великого человека и потерял в его лице верного друга.
