Через четыре часа он, шатаясь, прошел по темному залу кафе. Мадам Раву кралась вслед за ним до самой двери и увидела кровь на куртке. Она тут же кинулась к доктору Гаше.
– Ох, Винсент, Винсент, что вы наделали! – простонал Гаше, вбегая в комнату.
– Мне кажется, я плохо сделал свое дело. Как по—вашему?
Гаше осмотрел рану.
– Ох, Винсент, бедный мой друг, как вам было тяжело, если вы решились на это! Почему вы ничего не сказали мне? Почему вы хотите оставить нас, когда мы все вас так любим? Подумайте о чудесных картинах, которые вы еще напишете и подарите миру!
– Не будете ли вы любезны дать мне трубку – она в кармане куртки.
– Ну, конечно же, мой друг.
Он набил табаком трубку и вставил ее Винсенту в зубы.
– Огня, пожалуйста, огня.
– Ну, конечно, мой друг.
Винсент спокойно раскурил трубку.
– Винсент, сегодня воскресенье, и ваш брат не на службе. Дайте мне его адрес.
– Его—то я как раз и не дам.
– Нет, вы должны его дать, Винсент! Нам надо снестись с ним как можно скорее!
– Нельзя беспокоить Тео в воскресенье. Он устал, у него столько огорчений. Ему необходимо отдохнуть.
Винсент остался глух ко всем уговорам и адреса дома в Ситэ Пигаль так и не сказал. Доктор Гаше сидел у него до поздней ночи, следя за состоянием раны. Потом он ушел домой отдохнуть и оставил Винсента на попечении своего сына.
Винсент всю ночь лежал с открытыми глазами и не сказал Полю ни слова. Он то и дело набивал трубку и курил не переставая.
Когда Тео пришел в понедельник на службу, его ждала там телеграмма от Гаше. Он сел на первый же поезд, шедший в Понтуаз, а затем в пролетке примчался в Овер.
– Ну вот, Тео... – только и сказал Винсент.
Тео опустился на колени и взял Винсента на руки, словно малого ребенка. Он не мог вымолвить ни слова.
Когда пришел доктор, Тео тронул его за локоть и вывел за дверь. Гаше печально покачал головой.
– Друг мой, надежды нет. Делать операцию, чтобы извлечь пулю, я не могу – он слишком слаб. Если бы не железный организм, он умер бы там же, в поле.
Весь долгий день Тео сидел у кровати Винсента, держа его за руку. Когда наступила ночь и братья остались одни, они начали тихо говорить о своем детстве в Брабанте.
– Ты помнишь мельницу в Рэйсвейке, Винсент?
– Такая чудесная старая мельница, правда, Тео?
– Мы все бродили там по тропинке около запруды и мечтали, как будем жить.
– А когда мы играли летом во ржи – рожь была высокая—высокая – ты всегда держал меня за руку, вот так, как сейчас держишь. Помнишь, Тео?
– Помню, Винсент.
– Когда я жил в больнице в Арле, я часто вспоминал Зюндерт. Хорошее у нас с тобой было детство, Тео. Бывало, мы играем в саду за кухней, под акациями, а мама готовит нам на завтрак пудинг.
– Как давно это было, Винсент.
– Давно... ну, что ж... жизнь велика. Тео, послушай, береги себя, ради бога. Следи за своим здоровьем. Ты должен думать об Ио и о малыше. Отправь их куда—нибудь в деревню, чтобы они поправились и окрепли. И уходи от Гупиля, Тео. Твои хозяева отняли у тебя всю жизнь... и не дали взамен ничего.
– Я собираюсь открыть небольшую собственную галерею, Винсент. И прежде всего я устрою там одну персональную выставку. Полное собрание работ Винсента Ван Гога... в точности так, как ты сделал это в нашей квартире... своими руками.
– Ах да, моя работа... Я пожертвовал ради нее жизнью... и почти лишился рассудка.
Комнату наполнила глубокая тишина оверской ночи.
В начале второго Винсент слегка повернул голову и прошептал:
– Мне хотелось бы теперь умереть, Тео.
Через несколько минут он закрыл глаза.
Тео чувствовал, что брат покидает его, покидает навеки.
5На похороны приехали из Парижа Руссо, папаша Танги, Орье и Эмиль Бернар.
Двери кафе Раву были закрыты, на окнах опущены жалюзи. У подъезда ждали черные похоронные дроги, запряженные вороными лошадьми.
Гроб Винсента был поставлен на бильярдный стол.
Тео, доктор Гаше, Руссо, папаша Танги, Орье, Бернар и Раву молча стояли вокруг гроба. Они не могли взглянуть друг другу в глаза.
Никто и не подумал позвать священника.
Кучер слез с дрог и постучался в дверь.
– Уже пора, господа, – сказал он.
– Господи боже, да разве так его надо бы провожать! – воскликнул Гаше.
Он бросился наверх, в комнату Винсента, и вынес оттуда все его полотна, потом послал сына Поля домой за остальными картинами.
Шесть человек стали развешивать картины по стенам кафе.
Тео один стоял у гроба.
Солнечные полотна Винсента словно превратили тускло—коричневое, унылое кафе в сверкающий кафедральный собор.
Теперь снова все они стояли вокруг бильярдного стола. Один только Гаше нашел в себе силы сказать прощальное слово.
– Мы, друзья Винсента, не должны предаваться отчаянию. Винсент не умер. Он не умрет никогда. Его любовь, его гений, та великая красота, которую он создал, будут жить вечно, обогащая мир. Не проходит часа, чтобы я не посмотрел на его полотна и не обрел в них новой веры, нового смысла жизни. Это был титан... великий художник... великий философ. Он пал жертвой своей любви к искусству.
Тео пытался поблагодарить его.
– Я... я...
Слезы душили его. Он не мог говорить.
Гроб Винсента накрыли крышкой...
Шестеро друзей подняли гроб с бильярдного стола. Они вынесли его из маленького кафе. Они осторожно поставили его на черный катафалк.
Они медленно шли за катафалком по залитой солнцем дороге. Они миновали крытые тростником домики и маленькие редкие виллы.
У станции дроги свернули налево и стали подниматься по склону холма. Вот уже осталась позади католическая церковь, дорога вилась по желтому полю пшеницы.
Черные дроги остановились у ворот кладбища.
Шесть человек на руках понесли гроб к могиле. Тео один шел сзади.
Доктор Гаше выбрал для Винсента место упокоения там, где они стояли в первый день, оглядывая зеленую долину Уазы.
Тео еще раз попытался что—то сказать. Но он не мог вымолвить ни слова.
Они опустили гроб в могилу, забросали ее и прибили землю лопатами.
Потом все семеро повернулись, вышли за кладбищенскую ограду и стали спускаться с холма.
Через несколько дней доктор Гаше вновь пришел на кладбище и посадил вокруг могилы подсолнухи.
Тео уехал в Париж. Горе терзало его непрестанно, каждую минуту, днем и ночью.
Его рассудок не выдержал напряжения.
Иоганна отвезла его в дом для умалишенных в Утрехт, тот самый, куда когда—то поместили Марго.
Полгода спустя после того, как умер Винсент, почти день в день, Тео скончался. Его похоронили в Утрехте.
А вскоре Иоганна, читая для утешения Библию, обратила внимание на слова во «Второй Книге Царств»:
