305
Известный московский архивист С. Р. Долгова в своей книге «Короткие рассказы о Москве», написанной исключительно на архивных источниках, впервые ввела в научный оборот фрагмент «Завещания» З. Н. и Ф. Ф. Юсуповых. В этой же статье, правда, без ссылок на документы, она датирует памятник поэту в Архангельском 1899 годом, хотя «счет на мраморные работы за 1902 год» свидетельствует о том, что в год столетия Пушкина памятника в Архангельском еще не имелось. Интересно, что публикации В. А. Евдокимовой и С. Р. Долговой основаны на документах, хранящихся в одном бездонном архивном фонде № 1290 князей Юсуповых в РГАДА.
Об этом подробно пишет В. М. Симонова в Указ. соч.
Русский Архив. 1902. № 2.
Там же.
Там же.
Там же.
Сахаров И. В. Указ. соч.
Храм был связан со многими знаменитыми москвичами — М. Ю. Лермонтовым, М. Д. Скобелевым и другими.
Московские ведомости. Газета. 18 июля 1831 г. № 59.
Рассказы бабушки…
Санкт-Петербургские Ведомости. Газета. 1 августа 1831 г.
Пушкин А. С. Письма. Т. III. М., ACADEMIA, 1935.
Там же.
Там же.
Там же.
Рассказы бабушки…
Русский Архив. 1916 г. № 5.
Юсупов Ф. Ф. Указ. соч. Трудно сказать, почему Феликс Феликсович ничего не написал в мемуарах о семейном склепе Юсуповых. Не исключено, что он просто хотел сохранить тайну семейного захоронения. Ведь после прочтения книги (а она, безусловно, тщательно изучалась в нашей стране не только историками) княжеский некрополь мог быть стерт с лица колхозной земли ближайшего Подмосковья опытными сотрудниками соответствующих органов, которые, в случае необходимости, вполне могли обрядиться и под «колхозных бесов». Верхушка белоэмигрантского общества, в котором князь Ф. Ф. Юсупов играл заметную роль, оставалась в зоне пристального, хотя и негласного внимания органов, в продолжение всей «холодной войны».
Особенно часто это ироничное прозвище встречается в переписке Булгаковых, опубликованной в журнале Русский Архив.
Русский Архив. 1902. Кн. 9. 10. И. А. Арсеньев. Воспоминания. Исторический вестник. № 1. 1877.
Юсупов Ф. Ф. Указ. соч.
Сахаров И. В. Указ. соч.
Кашин Н. П. Консервативный современник декабристов. Былое. Кн. 1. Л., 1991.
ГМУА № 924 НА.
Юсупов Ф. Ф. Указ. соч.
Сахаров И. В. Указ. соч.
Симонова В. М. Ст. в Сб. Юсуповский дворец.
Симонова В. М. Указ. соч.
Юсупов Ф. Ф. Указ. соч.
Романюк С. К. Указ. соч.
Шамурин Ю. И. Подмосковные. М., 2007. Изд. Дом. ТОНЧУ.
Энцикл. Отечественная история. Ст. Голицыны.
Рапопорт В. Л. Указ. соч.
Торопов С. А. Никольское-Урюпино. Подмосковные музеи. ОИРУ. М., 1925.
Рассказы бабушки…
Русский архив. 1902.
Там же.
Рапопорт В. Л. Указ. соч.
Булавина Л. И., Розанцева С. А., Якимчук Н. А. Архангельское. М., 1983.
Русский Архив. 1908. Кн. 11.
В первые годы существования музея-усадьбы «Архангельское» в его стенах неожиданно случилась дуэль. Поскольку дуэлянты дворянскими конями не блистали, то прошла она в форме заочного состязания. Последователи и поклонники дуэлянтов продолжают ее и в наши дни, но теперь чаще в виде мышиной возни на страницах провинциальных изданий. До революции усадьба Архангельское в большой русской литературе отразилась весьма и весьма скромно. Авторизированный кусочек в переводе «Садов» Делиля А. Ф. Воейкова, восторженные строчки Н. М. Карамзина, описание А. И. Герцена и… практически все. Оно и понятно — частное, княжеское владение. Совсем другое дело советское время. Усадьба стала «общенародной собственностью», и вокруг нее начались литературные игры и даже баталии, впрочем, заметные преимущественно узкому кругу лиц посвященных. И уж совсем нежданно-негаданно Архангельское стало местом действия своеобразной литературной дуэли. Заочными, разумеется, дуэлянтами выступили два писателя — знаменитый теперь Михаил Афанасьевич Булгаков и Александр Васильевич Чаянов, знаменитый много менее (к сожалению, знаменитость у нас давно не определяется уровнем таланта). Выдающегося ученого Чаянова Булгаков до некоторой степени признавал «сочинителем», чья «Московская гофманиада» оказала определенное влияние на его творческие поиски, связанные с будущими образами «Мастера и Маргариты». Первые московские произведения Булгакова также создавались не без некоторого влияния сочинений Чаянова. Ну и, как водится, не слишком благодарный последователь взялся переиграть в заочном споре «классика жанра». «Героем» литературного поединка и стало Архангельское. Михаил Афанасьевич Булгаков в начале 1920-х годов собирал материалы для исторической пьесы о Григории Распутине, в которой предполагалось вывести и князя Феликса Юсупова-младшего. В 1923 году он посетил Архангельское, а уже в 1924 опубликовал рассказ «Ханский огонь», одной из сюжетных линий которого стал пожар богатой барской усадьбы. Современные исследователи считают, что в описании сгоревшей барской усадьбы явно просматривается облик Архангельского и его бывших обитателей, выведенных Булгаковым под «говорящей» фамилией князей Тугай-Бег-Ордынских. «За полторы тысячи лет смотрел со стен род князей Тугай-Бегов, род знатный, лихой, полный княжеских, ханских и царских кровей». Нашлось в описании Михаила Афанасьевича и место «разорителю» Архангельского — князю Борису Николаевичу, точнее копии его конного портрета работы Гро. Трудно согласиться с писателем, что князь не любил свою мать. Вот отца он точно ненавидел. «Юный, курносый, с четырехугольными звездами на груди, красовался на масляном полотне напротив и с ненавистью глядел на свою мать. А вокруг сына и матери до самого лепного плафона глядели княгини и князья Тугай-Бег-Ордынские со своими родственниками». На самом деле портреты в столовой изначально размещались таким образом, чтобы с полотна работы Гро Борис Николаевич смотрел просто в окно. Однако не слишком добрые отношения в княжеской семье писатель смог подметить совершенно верно. «Вечерний свет, смягченный тонкими белыми шторами, сочился наверх через большие стекла за колоннами. На верхней площадке экскурсанты, повернувшись, увидали пройденный провал лестницы, и балюстраду с белыми статуями, и белые простенки с черными полотнами портретов, и резную люстру, грозящую с тонкой нити сорваться в провал. Высоко, улетая куда-то, вились и резвились амуры…»(Бугаков М. А. Собр. соч. М.1988. Т. 2.) Некоторые писатели обладают даром провидца. К счастью, Михаил Афанасьевич был лишен его почти начисто. Большой дом в Архангельском не горел при Советах ни разу. Пожары 1920, 1921 и 1927 годов случались в служебных постройках усадьбы, хотя новые «хозяева» хозяйствовать умели не особенно хорошо. Да и князь Феликс Феликсович Юсупов-младший никогда в Архангельское не возвращался. С нечистой силой он явно водил знакомство — не случайно нарисовал большую серию изображений всякой нечисти, создавая образы по какому-то «наитию», а не из собственных фантазий. Только вот перенестись через советскую границу и сжечь Архангельское нечистая сила князю никак не помогла… А. В. Чаянов, нисколько не меньше Булгакова знакомый с нечистой силой, в литературе предпочитал иметь дело с образами и силами положительными, чистыми. Поэтому он не стал заставлять героев своих произведений поджигать музей-усадьбу «Архангельское». Более того, среди не очень большого количества исторических зданий и памятных мест старой Москвы, которые он очень хорошо знал, Чаянов перенес Архангельское в далекое будущее, рассказав о нем в «Путешествии моего брата Алексея в страну крестьянской утопии». Описание музея появилось в главе шестой, «в которой читатель убедится, что в Архангельском за 80 лет не разучились делать ванильные ватрушки к чаю». «Лес расступился, и вдали показались стройные стены Архангельского дворца. Крутой поворот, и авто, шумя по гравию шоссе, миновал широкие ворота, увенчанные трубящим ангелом, и остановились около оранжерейного корпуса, спугнув целую стаю молодых девушек, игравших в серсо. Белые, розовые, голубые платья окружили приехавших, и девушка лет семнадцати с криком радости бросилась в объятья Алексеева спутника. — Мистер Чарли Мен, а это Катерина, сестра! Через минуту на лужайке архангельского парка, рядом с бюстоколоннами античных философов, гости были усажены у шумящего самовара за стол, на льняных скатертях которого высились горы румяных ватрушек. Алексей был закормлен ватрушками обольстительными, пышными, ванильными ватрушками, и душистым чаем, засыпан цветами и вопросами об американских нравах и обычаях и о том, умеют ли в Америке писать стихи, и, боясь попасть впросак, сам перешел в наступление, задавая собеседницам по два вопроса на каждый получаемый от них. Уплетая ватрушку за ватрушкой, он узнал, что Архангельское принадлежало „Братству святого Флора и Лавра“, своеобразному светскому монастырю, братья коего вербовались среди талантливых юношей и девушек, выдвинувшихся в искусствах и науках. В анфиладе комнат старого дворца и липовых аллей парка, освященного былыми посещениями Пушкина и блистательной, галантной жизнью Бориса Николаевича Юсупова с его вольтерьянством и колоссальной библиотекой, посвященной французской революции и кулинарии, — шумела юная толпа носителей Прометеева огня творчества, делившая труды с радостями жизни.(Именно Бориса Николаевича, а не Николая Борисовича. — А. Б.) Братство владело двумя десятками огромных и чудесных имений, разбросанных по всей России и Азии, снабженных библиотеками, лабораториями, картинными галереями, и, насколько можно было понять, являлось одной из наиболее мощных творческих сил в стране. Алексея поразили строгие правила устава, почти монастырского по типу, и та сияющая, звенящая радость, которая пропитывала все кругом: и деревья, и статуи, и лица хозяев, и даже волокна осенних паутин, реющих под солнцем». (Чаянов А. В. Московская Гофманиада. М. 2006.) Ревностный сторонник сохранения русской старины, Чаянов и в кошмарном сне не мог представить, что как раз описанные им в «Путешествии» архитектурные сооружения Архангельского частью канут в небытие уже при его жизни, а частью ненадолго переживут его. И «широкие ворота, увенчанные трубящим ангелом», и «оранжерейный корпус», точнее сразу оба, оказались снесены во время работ «по приспособлению» Архангельского «для отдыха трудящихся масс». Они остались теперь только на фотографиях да еще в иллюстрациях Алексея Ильича Кравченко, исполненных к «Путешествию» и опубликованных вместе с текстом лишь 80 лет спустя… Кстати, Чаянов перепутал князя Николая Борисовича Юсупова с его сыном Борисом Николаевичем, который в Архангельском отродясь не жил, а уж вольтерьянцем и читателем книг громадной отцовской библиотеки тем более быть никак не мог. Так в Архангельском неожиданно сошлись два направления русской литературы 1-й половины XX века — та, что ближе к силе нечистой, и та, что старалась от нечисти пребывать подальше. Как водится, сторонники и особенно сторонницы нечистой силы и в наши дни действуют активнее и напористее. Так, госпожа М. В. Ногтева в статье «Ханский огонь» Михаила Булгакова (реалии и художественный вымысел) ни единым словом не обмолвилась о Чаянове как явном литературном предшественнике Булгакова. Будто его и вовсе не существовало, в Архангельском, по крайней мере. Оно и поятно — «враг народа», а госпожа Ногтева во врагах разбирается отменно; как говорят, у нее на это родовой нюх. (Ногтева М. В. «Ханский огонь» Михаила Булгакова (реалии и художественный вымысел) Альманах «Красногорье» № 3, 1999. В качестве собственного художественного вымысла госпожа Ногтева приписала супруге князя Николая Борисовича Татьяне Васильевне роман с императором Николаем Павловичем, который ей в сыновья годился, и целомудренно «не заметила» его же пылкий роман с невесткой Николая Борисовича Зинаидой Ивановной, рожденной Нарышкиной.
