Томми, Никки и Мик могут пилить меня сколько угодно по любому поводу (can rag on me about whatever they want). Но они не знают, они даже не способны понять, на что это похоже — наблюдать, как умирает твой ребёнок. Если бы они хотя бы на секунду поставили себя на моё место, они бы этого просто не перенесли (If they just put themselves in my shoes for a second, they would hate it). Они бы никогда не смогли пройти через эту боль. Возможно, тогда бы они поняли, почему я так пил, мать их.
Моё время, проведённое с Бертом, стало ещё одним напоминанием о том, что жизнь коротка, а любовь редка. Когда я вернулся в Лос-Анджелес, я поклялся, что женюсь на Хайди. После семи лет наших отношений, которые продолжались дольше, чем любой из моих браков, я понял, что она была моим самым сердечным другом (soul mate). Другие женщины встречались со мной только в хорошие времена — «Феррари», «Порши», особняки, не говоря уже о невероятном сексе — но в плохие только Хайди оставалась рядом со мной, пройдя через смерть, депрессию и денежные проблемы. Хайди всё знала и не ждала никакой рок-н-ролльной сказки, банковских чеков по двадцать тысяч долларов в месяц на текущие расходы или мужа, который сможет прожить всю жизнь без глубоких душевных травм, чувства вины и гнева от того, что убил хорошего друга в автомобильной катастрофе и потерял четырехлетнюю дочь, умершую от рака. Возможно, восемьдесят пять процентов пар даже не смогли бы пережить смерть ребёнка, независимо от того, настоящие ли они его родители или нет. Но каким-то образом мы с Хайди пришли к другому исходу и не как любовники, а как лучшие друзья.
Мы назначили день свадьбы, а затем отпраздновали помолвку походом на хоккейный матч с участием «Kings» («Los Angeles Kings» — лос-анджелесская хоккейная команда). После игры, мы столкнулись с Томом Арнольдом (Tom Arnold — американский актёр), который познакомил нас с некоторыми игроками. Все они хотели поехать потусоваться где-нибудь, поэтому я предложил «Havana Room», приватный сигарный клуб в Беверли-Хиллс, где собирались в основном продюсеры, актёры, адвокаты и один или два пластических хирурга. Думаю, что я единственный рокер, который является членом этого клуба.
Мы все хорошенько там поддали — за исключением Тома Арнольда, который не пьет, — когда Мэл Гибсон (Mel Gibson — известный актёр и режиссёр), который сидел один в баре, спросил, нельзя ли ему присоединиться к нам. В конце концов, вечеринка свелась к тому, что в 3 часа утра остались только я, Мэл и Хайди. Персоналу нужно было закрывать заведение, но они не хотели выгонять нас. Так что они разрешили нам остаться там одним и курить сигары.
Мы покинули клуб час спустя и поехали ко мне домой, где до шести утра играли на бильярде и фотографировали друг друга на Полароид, корча рожи. Я отрубился, но Мэл всё ещё хотел зажигать (Mel still wanted to rock). Хайди разбудила меня в полдень, смеясь, "Я поверить не могу, мне пришлось выставить за дверь самого Мэла Гибсона". В какой-то момент после того, как солнце взошло, она вызвала ему такси, чтобы отвезти его в «Four Seasons» (название отеля). Тем вечером мы с Хайди включили новости, где передавали сюжет о том, как клуб «Havana Room» сгорел дотла. Они сказали, что два джентльмена оставались в клубе допоздна и бросили свои непотушенные окурки в мусорное ведро, которое загорелось и подожгло всё здание. Теперь, ко всему прочему, я стал ещё и поджигателем.
Вскоре после этого у нас с Хайди состоялась скромная, но красивая свадьба в Беверли-Хиллс под мелодию «Van Morrison» "Crazy Love" в кругу подружек невесты, почти сплошь состоящего из фотомоделей (Playmates). После того, как я потерял всё, я нашёл женщину, которая была самой красивой невестой, самым удивительным человеком как внутри, так и снаружи, которую я когда-либо встречал. Она была единственной женщиной, которую я знал, которая с таким же успехом могла бы быть парнем, начиная с того, как она засовывала деньги в стринги стриптизершам на нашем первом свидании, и заканчивая курением дешёвых сигар с Мэлом Гибсоном в нашу последнюю встречу, будучи ещё неженатыми. Я попросил одного из моих самых близких друзей на всём белом свете быть шафером на нашей свадьбе: Никки Сикса. Позднее мы с Хайди вернулись в наш дом в Беверли-Хиллс и завели двух немецких овчарок, которые так любят кусать Никки.
Полагаю, что остальная часть группы могла смеяться надо мной за мою принадлежность к сигарному клубу, за то, что я живу в Беверли-Хиллс, за гоночные автомобили и за то, что я пытаюсь быть кем-то вроде магната индустрии развлечений (недавно я создал компанию с Марко Гарибальди [Marco Garibaldi — голливудский сценарист]; его женой Присциллой Пресли [Priscilla Presley — актриса, бывшая жена Элвиса Пресли]; и кое-какими биржевыми маклерами из Чикаго — мы смогли даже нанять Дуга Талера [Doug Thaler — бывший менеджер «Motley Crue»] для работы с почтой). Но они не понимают того, что я занимаюсь тем же, чем и всегда. Вместо того чтобы напиваться с Томми и Никки и их драгдилерами, я делаю то же самое с Мэлом Гибсоном. Вместо того чтобы расслабляться и жить полной жизнью на побережье, я живу полной жизнью в «Havana Room». Важно быть честным с самим собой и не терять свою индивидуальность в попытке слишком усердно соответствовать ожиданиям и принципам других людей.
После безумств тура «Girls», я думаю, мы потеряли из виду самих себя. «Motley Crue» стала трезвой группой, потом мы стали группой без ведущего вокалиста, затем мы стали альтернативной группой. Но за что все всегда любили «Motley Crue», так это за то, что она была грёбаной декадентской группой: за способность войти в комнату и поглотить весь алкоголь, девочек, таблетки и неприятности, которые попадут в наше поле зрения. Полагаю, что счастливым концом было бы сказать, что мы усвоили наш урок, и что всё это было ошибкой. Но к чёрту это.
Я люблю иногда выпить, и я люблю неприятности. Я не мог бы быть вокалистом «Motley Crue», если бы не делал этого. Я прошёл через судебные процессы, развод, зависимость, попытки самоубийства и больше смертей, чем только возможно себе представить. Пришло время снова повеселиться.
Именно поэтому, когда мы наняли моего старого приятеля Рэнди Кастилло, чтобы он занял место Томми за барабанами, и заперлись в студии, чтобы записать «New Tattoo», это было так легко. Не было никакой головной боли (brain damage), никакого двухнедельного ожидания, чтобы подобрать нужный тембр гитары или заставить рабочий барабан звучать так, как надо. Мы вернулись к корням и, наконец, осознали тот факт, что мы — «Motley Crue». Мы не рэп-группа, мы не поп-группа. Мы просто группа, которая поёт о радостях выпивки, секса и автомобилей. Мы группа, которая процветает в состоянии полной неуравновешенности (We are a band that thrives on being unsettled). Мы процветаем, когда трое ополчились против одного. Мы процветаем, когда я уволен, Томми ушёл, у Никки передозировка, а Мик — психованный старикашка. Всё, что должно было убить нас, только сделало нас ещё более опасными, сильными и решительными.
