Ознакомительная версия.
5
Когда в детстве я разглядывал карту Алтайского края, то видел, помню, деревню Фер-Шампенуаз. Так называлось местечко во Франции, где в 1814 году состоялось одно из последних сражений французов с войсками союзников.
Деревеньку создали, видимо, добравшиеся до Алтая французские пленные или русские ветераны. Теперь Фер-Шампенуаза на карте Алтая нет. А вот имеющиеся на ней Канны и Орлеан к наполеоновской эпохе отношения не имеют: Канны в Табунском районе созданы немецкими переселенцами и названы по сорту гладиолусов, а деревенька Орлеан в Благовещенском районе по одной из версий была названа в честь города в Америке – будто бы так переселенцы сделали приятное одному из местных чиновников, у которого в Орлеане жил брат. Есть еще деревня Париж, но это и вовсе самоназвание – остатки от «колхоз имени Парижской коммуны».
Однако есть в алтайской топонимике отголоски наполеоновской эпохи. Улица Парижская в селе Колывань Курьинского района получила свое название после того, как колыванскую вазу отправили Наполеону в подарок. После Тильзита Россия на время стала союзником Франции. Император Александр много чего подарил своему новому другу. (В том числе, кстати, соболью шубу, которая очень пригодилась Наполеону во время отступления из России).
В 1808 году в Париж с Колыванского камнерезного завода была отправлена четырехугольная чаша сине-фиолетового каргонского порфира на четырехугольном же пьедестале. Проект вазы сделали в 1805 году, ее саму закончили в 1807-м.
Диаметр чаши, согласно сохранившейся в заводском музее книге № 1, в которую записывалась вся продукция, был полтора аршина – около метра. Указана и цена – 5 тысяч 106 рублей и 91 с четвертью копейка серебром. Каргонский порфир – материал менее ценный, чем яшма, но и порфировая ваза в нынешние времена стоила бы 3–4 миллиона рублей.
Вазу в Париж сопровождал колыванский мастеровой Яков Протопопов. Во французской столице он прожил три года – его жена, потеряв надежду на возвращение Якова, просила у директора завода денег на содержание оставшейся без кормильца семьи. Но в 1811 году Протопопов вернулся. Он бесконечно рассказывал о Париже, о том, как представлял Наполеону вазу и тот подарил ему четыре золотых наполеондора. В результате сначала Парижем стали звать дом Протопопова, а потом – и всю улицу, на которой этот дом стоял. А теперь это вполне официальное название.
Сам Протопопов вернулся на завод к своему ремеслу. Когда и как кончилась его жизнь – неизвестно. Скорее всего, умер от профессиональной болезни колыванских камнерезов – силикоза.
А из колыванской яшмы в позапрошлом веке сделаны были колонны Храма Христа Спасителя. При уничтожении Храма большевиками колонны пропали. Но разломать красоту рука не поднялась – несколько лет назад алтайский писатель Александр Родионов нашел колонны в приемной ректора МГУ.
Больше всего от того времени осталось слов и выражений. Русские слова «шарамыжники», «шерамыги», обозначающие бомжей, бродяг, в общем, опустившихся людей, происходят от французского «шер ами» (милый друг) – этим обращением отставшие от армии изголодавшиеся французы начинали свою просьбу о хлебе.
Небольшие ресторанчики «бистро» обязаны своим названием уже русским солдатам: попав в Париж, наши время от времени срывались в «самоволку» и торопили трактирщика: «Быстро! Быстро!» – надо ведь вернуться в полк, пока не заметили. Говорят, со времен наполеоновского нашествия осталось в России и слово «сортир» (от французского sorti – «выйти»).
Даже выражение «дядя Сэм», синоним США – родом из наполеоновской эпохи: так в 1812 году, во время второй англоамериканской войны прозвали Сэмюэля Вильсона, поставщика продовольствия в армии США. На ящиках с провиантом, одобренным к поставке, ставились буквы US (United States). Но остряки расшифровывали это как Uncle Sam. А потом «дядя Сэм» сделался символом Америки.
А еще именно с тех пор мы говорим «Точность – вежливость королей». Хотя если быть именно точными, то король Людовик XVIII, воцарением которого кончилась наполеоновская эпоха, сказал: «Аккуратность – вежливость королей». Мы говорим «Гвардия не сдается», хотя французский генерал Камбронн с остатками гвардейских батальонов на поле битвы при Ватерлоо в ответ на предложение сдаться ответил что-то вроде «Да пошли вы на…». Стендаль писал, что фраза «Гвардия не сдается» была придумана потом в парижских кофейнях. Даже фраза «От великого до смешного – один шаг», выглядела иначе, когда Наполеон сказал ее французскому послу в Варшаве де Прадту по возвращении из России в декабре 1812 года: «От возвышенного до смешного – один шаг». И эти слова актуальны до сих пор.
Пароход, подводная лодка, наркоз, и еще много чего – до этих открытий в наполеоновскую эпоху было рукой подать. Пароход в общем-то в конце концов и сделали. А вот многое другое отложили в долгий ящик, не поняв или не разглядев, чем и как это могло бы пригодиться человечеству.
Были среди этих изобретений и те, о которых, наверное, не стоило вспоминать. В 1811 году английский химик Хэмфри Деви по случайности (забыл, что в колбе уже есть монооксид углерода, добавил туда еще хлор и оставил все это до следующего утра) открыл новое газообразное вещество с запахом яблок, сена или прелой листвы. Учитывая, что день был солнечный, Хэмфри Дэви назвал новое вещество по-латыни «светорожденный». Это был газ фосген. Долгое время фосген производился в больших количествах и служил для изготовления различных красок для шерстяных материй. В первую же мировую он пригодился для иных целей – как отравляющее вещество. Применять его начали с 1915 года. Сколько людей от него погибло или осталось инвалидами – неизвестно.
Ознакомительная версия.
