В субботу, т. е. в день приезда, были в кино. «Die Kellnerin Anna». <…>
26.08. Живем в Берлине в офицерской гостинице. Совершенно для меня неожиданно вчера я был назначен начальником эшелона нашего института, идущего в Москву. Все это было бы неплохо, если бы эшелон был уже готов. К сожалению, он сейчас еще только грузится и отправится не ранее чем через неделю.
Целые дни мы заняты работой. Дел так много, что почти не замечаешь, что делается кругом. Вчера говорил с очень известным немецким физиком Ромпе. Он очень прилично, даже превосходно, говорит по-русски и вместе с тем является человеком с широкими горизонтами. Во-первых, он рассказал интереснейшую историю с разработкой атомных бомб в Германии. Оказывается, над ними работало весьма большое количество людей — молодых физиков-энтузиастов, руководимых головкой старых физиков, которые, понимая, чем это пахнет, не только сознательно тормозили и саботировали работу, но и извещали обо всем Н. Бора, который лишь 1,5–2 года тому назад уехал в Америку. Деятельность такого рода была результатом специального совещания этой головки. Немало интересных вещей рассказал Р. о настроениях немцев во время войны. Он вспоминает, что ночь с 21 на 22 июня 1941 г. он провел на вокзале. Когда он вышел примерно в 5–6 утра, то увидел на стене надпись мелом: «Гитлер сдохнет». В Германии была головка заправил, которая, поверив в собственную пропаганду, потеряла здравый смысл и не хотела знать действительность. Так, например, в 1939 г. один известнейший немецкий географ после турне по СССР напечатал весьма объективную работу на эту тему. Она не была допущена до Гитлера и Геринга. Когда ему же поручили составить специальный доклад о России (по материалам книги) для Гитлера, ему сказали, прочитав его, что доклад не совпадает с мнением фюрера и должен быть переделан. Географ ушел в отставку. Ромпе утверждает, что каждый, кто хотел знать правду (о СССР, в частности), знал ее. Многие не сочувствовали Гитлеру, но был вместе с тем массовый гипноз. Из всех немецких деятелей Р. считает Геббельса наиболее выдающимся. Еще в 25 году он предлагал свои услуги с.-д. партии, но, не сторговавшись, пошел к фашистам. Это был большой специалист по массовой пропаганде. Он владел речью и пером, как никто, и, по мнению Р., жаль было, что он растрачивал свои способности на такую дутую и пустую пакость, как нац. — социализм. Впрочем, говорят, что народ больше любил слушать Геринга. Считалось, что он всегда говорит «правду». По всей вероятности, действовала его «представительная» фигура.
Недавно был опубликован первый список военных преступников: Геринг, Гесс, Риббентроп, Лей и т. д. К сожалению, не хватает еще 3-х Г., но один из них, без сомнения, мертв — Гиммлер, другой — не наверняка — Геббельс, а третий — заправила всей компании — явно канул (пока что) в неизвестность. Теперь я начинаю понемногу узнавать немцев. Это безвольный и глуповатый, но вместе с тем добросовестный и работящий народ. Они жизнерадостны и производят хорошее впечатление. Просто непонятно, как мог их Гитлер <соблазнить>? Хотя с другой стороны, может быть, сейчас осталась часть населения, наименее затронутая пропагандой? Душа чужого народа — потемки! Зачастую ее можно узнать только с каких-то определенных сторон, но понять нельзя. Боюсь, что в данном случае действует почти принципиальная невозможность.
Кстати, уже 6.09, а я все еще в Берлине и за последнюю неделю не получил ни одного вагона. Сколько времени продлится еще эта история, неизвестно. Наше путешествие явно затягивается и очень надолго. За последние дни видели два фильма «Ein Froehliches Haus» — совершенно идиотская комедия, «Gasparone» — оперетта с участием Марики Рекк. <…>
13.09.45. Ну, кажется, я доживаю последние дни в Берлине. Мой состав почти готов и дня через два будет подан на основную магистраль. Мне лично вся эта история настолько надоела, что я нахожусь в состоянии, близком к прострации. Устал, голова тяжелая, глаза дергаются и тошно. Я уже почти не верю, что у меня где-то есть семья и хоть и очень простой, но домашний уют.
Совсем недавно, дней 5 тому назад, мы с Е. С. были в варьете, темой представления которого был, судя по некоторым номерам, Берлин. <…> Во время исполнения многих номеров молодежь подпевала и прихлопывала. Под конец все встали и с жизнерадостнейшими лицами подпевали во весь голос труппе, которая в полном составе исполняла какую-то песню о «прекрасном Берлине». Сейчас я вспомнил (пишу уже в поезде), что в одно из воскресений (7 или 9 сентября) мы с Е. С. были на общественном поминании жертв фашизма, происходившем на стадионе Нейкельн, рядом с аэродромом Темпльгоф.
На стадион немцы шли организованно, пели революционные песни, несли флаги и плакаты. Чувствовался подъем и искренность. Церемониал проходил в чередовании музыки и выступлений ораторов, в том числе бургомистра Берлина д-ра Вернера. Организация была плохая, но смысл всего происходящего столь значителен, что наблюдать все это без волнения было невозможно. Нас усадили в первом ряду почетных гостей, до бесконечности фотографировали и т. д.
20.09.45. Стоим на каком-то польском разъезде в 100 км от Кутно. Едем вторые сутки. Оформлен состав был вечером 15.09, но только 18.09 его начали вытягивать на станционные пути. Начало было не очень удачное. Я поймал паровоз буквально на путях, но он сошел с рельс (только бегунки), загородив нам путь. Однако, через 3 часа его убрали и нас вытянули. В 02.20 мин. 19.09 мы тронулись в путь. В 10.30 были во Франкфурте-на-Одере. Все пути забиты эшелонами с репатриируемыми, демобилизованными, оборудованием. Эшелоны, идущие по «узкой» (европейской) колее, стоят по 3–5 дней. Репатриируемые, главным образом женщины, устраивают грандиозные стирки, варки и т. д. Такой состав, перед которым расположились прачки и кухарки, в котором на нарах в самых живописных позах расположились взрослые и дети (их очень много всевозможных возрастов от 1 г. до 7–8 лет) и на которых сооружены навесы и шалаши едущими на крышах, представляет собой изумительно живописное зрелище. К вечеру организуются парочки, тут же бродят голодные и грязные немецкие военнопленные и лежат умершие старики и старухи. Грязь и толчея невообразимые. Только в 22.30 мы выбрались из Франкфурта и, проехав 8 км, пересекли польско-немецкую границу. По Польше наше продвижение началось значительно лучшим образом, и в 8.30 мы прибыли в Познань, где произошла смена бригады. В 11.30 отошли от Познани и тронулись в дальнейший путь (пишу по памяти 25.10.1945, уже находясь в отпуске).
21 сент. Рано утром мы были в Кутно и часов в 12 приехали в Варшаву. Польша до Варшавы, несмотря на красночерепичные крыши, все же сильно отличается от Германии. Народу много, но порядка меньше, а грязи значительно больше. Одеты плохо, но даже и из-под лохмотьев часто выглядывают красивые женские лица. Состояние несколько напряженное, слишком много было слышано о неприязни между поляками и русскими, о нападениях на транспорты, крушениях и т. д. В Варшаве мы стояли около 14 часов. Удалось побывать в городе. Наш маршрут от «Варшавы Западной» пролегал по улицам Маршалковской и Иерусалимской. Это лучшие улицы города. Несмотря на то что они сильно пострадали, можно представить себе, что никогда особой изысканностью и столичностью они не отличались. По сравнению с некоторыми провинциальными немецкими городами это все же провинция, хотя и богатая. В центре города, под землей, находился главный городской вокзал. Во время «восстания Бур-Комаровского» он был взорван, и теперь на углу Маршалковской и Иерусалимской громадный котлован, загроможденный железобетонными плитами. Некоторые кварталы города похожи на Berlin — Mitte или Dresden — Mitte, но в среднем он сохранился, пожалуй, лучше. Улицы нам показывал один студент, возвратившийся из немецкого плена, и сержант, вернувшийся оттуда же. Многие, очень многие говорят по-русски.
