Во МХАТе ставили гоголевского «Ревизора». Один известный актер, репетирующий Городничего, то и дело бегал в пошивочный цех, все примерял мундирчик. Портным был еврей. И актер, примеряя мундирчик, все время действовал ему на нервы. То спина не так сшита, то рукава не так лежат, то пуговицы не на месте. Наконец портной не выдержал и взорвался:
– Послушайте! Не мундигчик иггает! Актегр изграньше! А ви как били говною, так и останетесь его.
Хотелось бы, чтобы «Независимая газета» была независима от таких журналистов.
Франция. Юг Парижа. Рю Форте, 41. Особняк, который принадлежит Рене Гера – слависту с энциклопедическим образованием, в Европе он входит в тройку крупнейших коллекционеров произведений русского искусства. Сидим вдвоем в его особняке. Это музей живописи, литературы, дореволюционного русского и эмигрантского искусства. Имена Зайцева, Бунина, Шмелева, Бурлюка не сходят с его уст. Рене говорит по-русски несравненно лучше, чем мы – много лет он был дружен с Зайцевым, Шмелевым, Одоевцевой, Г. Ивановым… Горит камин, мы медленно тянем «Анисовую».
– Это уже не эмиграция русского человека, а эмиграция России… – показывает он на свою коллекцию книг и живописи.
– «Мы не в изгнании, мы в послании! Родина имеет для нас смысл не географический, а духовный», – цитирую я Мережковского.
Мы поднимаемся на третий этаж. Из окна виден центр Парижа и светящийся купол, под которым захоронен Наполеон. Перед окном – верхушка березы, вся в каплях от дождя. Ее посадил сам Рене. И русскую березу, и сирень в саду, и крыжовник. На русском кладбище в Сен-Женевьев Дюбуа мы задумчиво ходим по русским могилам, моросит дождь, о каждой Рене что-то рассказывает. А я читаю стихи, которые сдавливают горло.
Печальную повесть изгнания,
Быть может, напишут потом,
А мы под дождя дребезжанье
В промокшей земле подождем.
Это наши корни, наша культура, Андрюша, которую ты так любил, чтил, и она всегда была ярко выражена в твоем творчестве.
Весной пришла к тебе на Ваганьково. А там лежит на земле письмо мне. Прихожу домой, а дома еще письмо – из Парижа, от Рене Гера.
«Дорогая Татьяна! Огромное вам спасибо за вашу прекрасную книгу „Андрей Миронов и я“., да еще с трогательной надписью – тронут вниманием. Книгу вашу я прочел с неослабевающим интересом, хотя этот театральный мир советский мне незнаком – ведь я в те годы в Союз не ездил, точнее, был невъездным, но тем не менее благодаря Вашему таланту можно так живо все себе представить и увлекаться, ибо книга Ваша талантливо написана и получилась захватывающей, даже для меня, постороннего – браво! Поздравляю Вас с заслуженным успехом и отдаю дань Вашему жизненному таланту. Не собираетесь ли Вы в наши края? Был бы очень рад новой встрече. С лучшими чувствами и пожеланиями… Обнимаю Вас. Искренне Ваш Рене. P.S. Спасибо за книгу».
Это письмо от Рене Гера – изумительная брошка на груди моего творчества.
Мне снится сон. Я такая красивая, в необычных огромных серьгах, смотрю на себя в зеркало, а там на фоне моего лица – мост через Десну, в Пахре, где мы когда-то танцевали с Андрюшей… летает редкий снег… вода в реке еще не замерзла… Я хочу повернуть голову в сторону моста, но не могу – серьги тяжелые, не позволяют и позвякивают… Не оборачиваясь – вижу в зеркале: стоит на мосту человек. Седой. Перегнулся через парапет и смотрит в воду. Проснулась. Озарение! Это Андрей, сцена, как у меня в финале книги. Так… Зеркало, серьги, седой Андрей на мосту… Надо ехать немедленно! Это – знак.
Днем я была уже в Пахре. Прошла знакомым путем мимо дачи. Спустилась с горки, иду к мосту. И вдруг… вижу… опершись на перила, стоит человек с совершенно седой головой.
– Андрюша! – почти уже выскочило из меня. Подошла. Человек повернулся и посмотрел прямо в глаза.
– Что вы тут делаете? – требовательно спросила я.
– Стою на мосту… смотрю. А вы?
– Я? И я стою на мосту.
– Красиво, – улыбнулся он.
– Да-а-а, – протянула я. – Лед, как каша, вода не течет… А почему вы сюда пришли? – спрашиваю я в упор.
– Я тут гуляю.
– Ну хорошо. До свидания, – сказала я, а сама стою.
– Что ж вы не идете?
– Мне в Москву. Пойду к автобусу, километров пять пешком.
– Я тоже в Москву.
Мы пошли. Прошли метров пятьсот. Стоит «джип», большой, японский, серебристый. Он открывает дверь: «Садитесь!» Я села. И мы поехали. Едем молча, вдруг он говорит, очень четко:
– Таня, вы самая главная не встреченная мною женщина.
Я посмотрела на него с изумлением.
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
– Вы верите в чудеса? Два часа назад меня на этот мост привели вы сами. Вы же Таня Егорова? Да? Вчера я закончил читать вашу книгу. Вы писали об Андрее, а написали обо мне. Мне не удалась жизнь. У меня убывает душа… усыхает сердце, а должно быть наоборот. И в вашей книге я прочел всю свою жизнь. И на мосту я не гулял, я ждал вас. Знаете, такое бывает. Понимаешь, что немыслимо, а случается. Есть предложение – поедемте куда-нибудь, выпьем кофе?
Въехали в город. Стоим на светофоре. Ждем. И вдруг он читает стихи:
Ветром, шпаною отчаянно
Сдернут твой красный шарф.
И прикоснусь нечаянно,
Память твою взорвав.
Промыслом Божьим гонимые
Всех параллельностей суть,
Кто-то еще, любимая,
Наш продолжает путь.
Но, параллельностью брошены,
Где-то сойдутся пути.
Волосы нежно взъерошены.
Шарфик небрежно наброшенный.
Все… дорогая… Летим?
– Что это вы читаете и чей там красный шарф?
– Ваш. Тот самый, из книги, и который сейчас на Вас. Его зовут Сергей. Пьем кофе.
Новый 2000 год. Встречаю его в Финляндии. Выигрываю в лотерею первый приз – огромное ведро с тюльпанами. Финляндия – Россия в идеале. Розовый снег, чистота. Вместо соли и песка улицы посыпаны мелким гравием. Сказка! Там же узнаю, что 31 декабря Борис Ельцин развернулся на 180 градусов и покинул свой пост президента. Действительно царь Борис – только царь способен на царские поступки. Как любила повторять Мария Владимировна: «Ох, Таня, скоро это время кончится! Я это уже проходила, когда был НЭП». А в народе по этому же поводу сочинили четверостишие:
Мы все живем в эпоху гласности.
Товарищ, верь, пройдет она,
И Комитет госбезопасности
Запишет наши имена.
У нас новый президент – Путин. Очень хочется верить, даже мозги выстраивают каламбур: перед революцией, перед Катастрофой, главным человеком в России был Распутин – бездорожье, ухабы, распутица. А Путин – путь. Может, и будет все путем.
«Мир новостей» разразилась статьей Феликса Медведева о романе. «На откровенно эпатирующем материале построена вся книга Егоровой „Андрей Миронов и я“. Успех у книги бешеный – такой не снился никому». И дальше: «Все искренние исповеди человечества будоражили людскую мораль, нравственные вековые постулаты. Исповедь Руссо и поныне, спустя 200 лет, кипятит кровь вступающих в жизнь…»
