Однако вскоре я понял: антракта не будет, не будет этого мерного движения по фойе, не будет и буфета. Это был один из тех случаев, когда режиссер решил брать зрителя на выдержку, предложив двухчасовое зрелище без перерыва.
К концу спектакля утомление достигло предела. Мой сосед справа, не таясь, то и дело взглядывал на часы. Соседка слева вздыхала шумно и прикрывала глаза. Я поймал себя на том, что, вместо того чтобы оценить находки режиссера (а они были), изобретательность художника, тонкую игру главных исполнителей, я с томлением жду той минуты, когда (чуть не сказал «опустится занавес», но занавеса, разумеется, не было)… когда окончится спектакль, артисты выйдут к рампе и мы сможем поблагодарить их аплодисментами – единственным деятельным жестом зрителя за целый театральный вечер…
Но тут раздался голос из репродуктора: некто, выполнявший волю режиссера, предупреждал публику, что в связи с трагической развязкой (герой погибал в финале), театр просит зрителей воздержаться от аплодисментов. Я припомнил Шекспира и подумал, что его трагедии в таком случае должны были неизбежно оканчиваться гробовым молчанием зала.
Публика расходилась, потупив глаза, вяло переговариваясь. А я почувствовал, что ограблен.
Мало-помалу у меня отняли занавес, антракт, буфет. Я страдал, но смирялся. И вот отнимают последнюю привилегию, радость душевного ответа, благодарности артистам, возможность разрядки той тяжести, что лежала на душе.
Да это бунт?! Да, я бунтую! Ведь в природе театра – праздник, какой бы трагический сюжет ни предлагался зрителю. Театр поднимает меня над буднями, скукой, суетой – и уже это радость. Радость понимания, сострадания, соединения с другими людьми в их незнакомых судьбах.
Давайте же гулять в антрактах по фойе, обсуждать игру артистов на лестнице и в буфете, громче, громче вызывать их в финале!
И вдруг – какое утешение для театрального ретрограда – я вижу, как занавес медленно раздвигается, заставляя вновь и вновь желать чуда, совершаемого в волшебной булгаковской «коробочке» сцены.
Публикация произведений, вошедших в сборник
Театральные тени моего детства // Театр. 1993, № 4.
Фамильный герб Рыжовых // Рыжов о Рыжовой. М.: ВТО, 1984.
«Великая минута» Яншина // М. М. Яншин. М.: ВТО, 1984.
Веселый свет // Современная драматургия. 1985, № 1.
Ольга Леонардовна // Дружба народов. 1978, № 9.
Раневская – на сцене и дома // Смена. 1988, № 24 (под названием «Неожиданная женщина»).
Александр Сергеевич – четвертый // Театр. 1985, № 2.
Филя и Федя // Дружба народов. 1978, № 9.
Посев и жатва // Новый мир. 1968, № 9.
«Мудрецы» Островского – в истории и на сцене // Новый мир. 1969, № 12.
Старый дом в Камергерском // Новый мир. 1966, № 12.
Спор о Писемском – драматурге // Театр. 1959, № 4.
Когда не взглядываешь на часы // Московский комсомолец. 3 февраля 1993.
Критика режиссуры и режиссура критики // Театр. 1982, № 4.
Щелыковское эхо // Театр. 1988, № 8.
Есть ли у нас понятие «шу»? // Театральная жизнь. 1989, № 20.
Душа живая // Вступ. Статья в кн.: Александр Вампилов. Дом окнами в поле. Иркутск, 1981.
Искусство психологической драмы // В кн.: Толстой и Чехов. М.: Московские учебники, 2010.
Провал (К загадкам чеховской «Чайки») // Театр. 1987, № 4.
Лица и «маски» «Горячего сердца» // Театр. 1986, № 7.
Загадка Островского. Предсмертные записки об Островском // В кн.: А. Н. Островский. Сочинения: в 3 т. М.: Искусство, 1996.
Занавес, антракт, буфет // Театр. 1981, № 4.
Внешность, наружность, вид (лат.).
Прихоть, выходка (фр.).
Ужасную достоверность этого обстоятельства подтверждают многие исторические свидетельства, в том числе воспоминания декабриста А. С. Гангеблова, встретившего в Петропавловской крепости своего товарища Аврамова: «Аврамов негодовал на Пестеля: “Каков Пестель! – сказал он. – Каков Пестель! Он меня имел в виду как очистительную жертву для своей безопасности. Ежели бы покушение на жизнь царской фамилии удалось вполне и ежели бы народ, как следовало ожидать, пришел бы оттого в крайнее раздражение, то господин Пестель думал меня выдать на растерзание народу как главного и единственного виновника этой меры и тем рассчитывал успокоить народ и расположить его в свою пользу”» (Воспоминания А. С. Гангеблова. М., 1888. С. 105).
Можно было бы, пожалуй, усомниться в точности рассказа Гангеблова, но о том же говорят и показания Рылеева на следствии. Рылеев так передавал суть интересующего нас вопроса: «…Муравьев заметил, что люди, обагренные кровью, будут посрамлены в общем мнении, которое не даст им после того пользоваться похищенною ими властью. Но Пестель возразил ему, что избранные на сие должны находиться вне общества, которое после удачи своей пожертвует ими и объявит, что оно мстит за императорскую фамилию» (Восстание декабристов: Материалы. М. – Л., 1927. Т. IV. С. 219).
Газета «Труд». 1925, 30 декабря.
Плеханов Г. В. Сочинения. Гос. изд. М. – Л., 1926. Т. II. С. 300.
Вера Фигнер. Запечатленный труд: Воспоминания в двух томах. М.: Мысль, 1964. Т. 1. С. 272.
Елисеев Г. Производительные силы России // Отечественные записки. 1868, № 2. С. 437.
Немирович-Данченко Вл. И. Режиссерский экземпляр пьесы «На всякого мудреца довольно простоты». Архив Музея МХАТ. № 85. Л. 1.
Языков Н. Бессилие творческой мысли // Журнал «Дело». 1875, № 2. С. 32.
Миллер О. Русские писатели после Гоголя. 1888. Ч. II I. С. 307.
«Пойте, танцуйте и выпивайте» (фр.).
Очевидно, такова еще и театральная традиция. Несколько лет тому назад мне пришлось видеть «Мудреца» в постановке Московского театра сатиры. В исполнении яркого комедийного актера В. Тенина Крутицкий являл собою образчик уже вполне клинического маразма: он не координировал движений, падал, его «заносило» в сторону, и соображал он всякий раз так мучительно, что было впечатление, будто его вот-вот «хватит кондрашка». Рассказывают, что совсем иначе, глубже и реалистичнее, играл эту роль К. С. Станиславский в постановке Художественного театра 1910 года. Он создавал не буффонную, а зловещую фигуру вельможного старца. Однако эта трактовка, к сожалению, не нашла себе последователей.
Незнакомец (Суворин А. С.). Недельные очерки и картинки // С.-Петербургские ведомости. 1868, № 301.
