В своих выступлениях Касадо и Миаха обещали также заключить с Франко «почетный мир», который разом покончит с кошмаром войны. К несчастью, военные успехи противника, потеря Каталонии и усталость от войны создали в Республиканской зоне благоприятную обстановку для обмана людей разговорами о «почетном мире». Если к этому добавить, что наиболее дисциплинированные боевые части республиканской армии, руководимые коммунистами и преданными республике военными, были интернированы во Франции, после того как, героически жертвуя собой, прикрывали отступление к границе более полутора миллионов испанцев, нетрудно понять причины столь быстрого успеха восстания Касадо.
Из своей резиденции в Эльда президент Негрин позвонил Касадо и пытался воззвать к его чести и патриотическим чувствам. Негрин считал необходимым как можно быстрее достичь соглашения с восставшими, чтобы не дать войскам Франко воспользоваться разладом в нашем лагере. Он послал Касадо соответствующую телеграмму, но все было напрасно. Вскоре восставшие вообще прекратили с нами телефонную связь.
Рано утром в доме председателя совета министров состоялось заседание, на котором было принято решение о том, что правительство должно покинуть Испанию. Через несколько часов Негрин и члены его кабинета вылетели во Францию.
Только министры-коммунисты Висенте Урибе и Хосе Моис решили остаться в Эльда со своими товарищами из руководства партии. Там же находился и Пальмиро Тольятти. Он прошел с нами весь путь отступления из Каталонии, а затем приехал в Мадрид, чтобы разделить с испанскими коммунистами все трудности и опасности.
После отъезда правительства товарищи из руководства коммунистической партии решили попытаться удержать под [427] своим контролем Картахену, Мурсию и Аликанте, чтобы как можно больше людей переправить за границу по морю. Однако было поздно: силы Касадо уже контролировали этот район.
С каждой минутой положение в Эльда становилось все более опасным. К вечеру патрули НКТ и некоторые части Касадо оцепили шоссе. Касадо, знавший об отъезде правительства, был весьма заинтересован в том, чтобы захватить республиканских военачальников и руководителей коммунистической партии: это было бы хорошим подарком для Франко.
Было решено покинуть Эльда. На небольшом временном аэродроме у нас стояло два самолета, охранявшихся несколькими солдатами авиации и двадцатью дружинниками.
В полночь стали прибывать грузовики с войсками, которые получили приказ Касадо захватить нас живыми или мертвыми. По свету фар мы определили, что нас окружают, заняв позиции близ аэродрома.
Я был очень встревожен, ибо считал себя в какой-то степени морально ответственным за жизнь своих товарищей. Ведь враг мог легко привести в негодность наши самолеты выстрелом из обычной винтовки.
Я объяснил товарищам, что, если они хотят спасти хотя бы некоторых, нельзя терять ни минуты. Я стал свидетелем сцены, которую никогда не забуду. Она явилась для меня прекрасным примером того, как должны поступать коммунисты в трудные и опасные минуты. Окончательное решение о том, кто должен улететь, а кто остаться в Испании, было принято после тщательного обсуждения, на котором совершенно хладнокровно анализировалось создавшееся положение. Казалось, что совещание происходит в самом безопасном и спокойном месте на земле. Было три часа ночи. Светать начинало в половине пятого. Если к тому времени самолеты не улетят, все будет кончено. Однако совещание продолжалось.
Я все время смотрел на часы, считая минуты. Меня охватили противоречивые чувства. Понимая всю серьезность ситуации, я возмущался спокойствием товарищей. Но в то же время испытывал к ним огромное уважение. Они прежде всего заботились о том, чтобы до конца выполнить свой долг коммунистов. Наконец было принято следующее решение: части членов руководства партии необходимо присоединиться к тем, кто остался в Республиканской зоне, чтобы помочь ориентироваться в создавшейся обстановке. Оставаться всем - значило отдать себя в руки касадистов и, следовательно, [428] Франко, а партия не может остаться без руководства. Поэтому часть товарищей должна отправиться во Францию.
До рассвета оставалось полчаса, а товарищи с тем же приводящим меня в отчаяние спокойствием стали обсуждать вопрос, кому оставаться, а кому лететь. Наконец были отобраны люди для отъезда. Все согласились с этим решением без всяких возражений. Выполняя его, одна группа вылетела в Тулузу. Остальные должны были попытаться выйти из окружения.
Однако на рассвете касадисты захватили аэродром и взяли в плен большинство оставшихся товарищей. Касадо отдал приказ перевезти их в Мадрид. К счастью, по дороге им удалось ускользнуть от полицейской охраны и рассеяться по стране для выполнения полученных от партии заданий.
Мы взлетели, когда окружавшие аэродром войска развертывались для атаки. Самолеты набрали высоту. Испания осталась внизу, она исчезала в стелющемся тумане…
Так началось второе изгнание. Первое, связанное с республиканским восстанием на «Каутро виентос» и наметившее изменение моего жизненного курса, было несравненно короче.
Второе изгнание длится очень долго. Как и страдания испанского народа, оно продолжается значительно дольше, чем можно было ожидать.
Бедствия второй мировой войны и последующая «холодная война» явились причинами того, что многие люди до сих пор не знают всего, что произошло в Испании после весны 1939 года, с тех пор, как было сломлено республиканское сопротивление. Но рассказать об этом должен уже не я, и поэтому я ставлю здесь точку.
Моя вера в испанский народ осталась непоколебимой. Я узнал его в период защиты свободы. Этот народ не дал сломить себя, не дал подкупить фашистам.
По окончании гражданской войны я обосновался в Мексике. Позднее жил в разных европейских странах. Расстояния не отдалили меня духовно от моего народа, и ничто никогда не сможет отдалить меня от него. Я по-прежнему с теми, кто самоотверженно борется за счастье испанского народа.
У меня нет намерения продолжать в дальнейшем писать мемуары. Я неоднократно подчеркивал, что не являюсь писателем. Я взялся за перо потому, что принимал участие в важнейших событиях и общался с людьми, которые сыграли в них решающую роль. И поскольку надо, чтобы люди знали правду, которую искажают и скрывают у меня на родине, я подумал, [429] что мой рассказ поможет познанию этой правды. Мне кажется, что страницы, которые я посвятил бы описаниям своей жизни в эмиграции, не представили бы такого интереса, как то, о чем я написал в этой книге.
