Ознакомительная версия.
На Манхэттене расположился и знаменитый на весь мир Бродвей, хотя есть как минимум два Бродвея. Бродвей обыкновенный начинает свой извилистый путь у южной оконечности острова и тянется на десятки километров, теряясь на северной окраине Нью-Йорка. А есть Бродвей-коротышка — часть обыкновенного Бродвея, десяток кварталов в центре Манхэттена. Он знаменит расположенными на нем театрами, неоновой пляской реклам, сверкающими козырьками кинотеатров. Здесь чисто вымыты и ярко освещены огромные окна магазинов, кафе и ресторанов.
В северной части Манхэттена раскинулся негритянский мир Гарлема, Чайна-таун — еще один из национальных уголков Нью-Йорка. В южной части Бруклина расположился Кони-Айленд — парк аттракционов и место развлечений. В жаркие дни его лужайки пестрят от зонтиков и купальников отдыхающих, которые съезжаются сюда со всего города.
Одной из достопримечательностей Нью-Йорка является квартал Гринвич-Виллидж, расположенный на острове Эллис. В начале XVII века на этом месте находилось индейское поселение, но в 1696 году здесь поселились британские завоеватели, которые и дали деревне название английского городка Гринвич. В XVII веке многие богатые землевладельцы имели поместья в Гринвиче, в результате чего он и сделался одним из знаменитых районов Нью-Йорка.
К началу XX века Гринвич-Виллидж сделался излюбленным местом богемы: казалось, весь политический, научный и культурный авангард Америки сосредоточился в этом небольшом районе. Здесь живут начинающие артисты, музыканты, художники, скульпторы — молодые люди, еще полные радужных надежд. Живут в Гринвич-Виллидж и те, для кого тщетными оказались усилия «выбиться в люди». За долгие годы существования Гринвич-Виллидж в нем сложились свои традиции, порядки и обычаи. Среди его разношерстной публики нет-нет, да и мелькнет подлинный талант. Если у такого человека есть еще воля, энергия и упорство, чтобы пройти через все испытания судьбы, он становится известным и покидает Гринвич-Виллидж. Отсюда вышло немало знаменитых людей, например, драматург А. Миллер, которого у нас в стране знают по пьесам «Салемские ведьмы», «Все мои сыновья» и др.
На входе в нью-йоркскую гавань стоит «величайшая женщина в мире» — статуя Свободы. Более века приветствует она всех прибывающих в Нью-Йорк, напоминая каждому об идеалах, на которых строилась американская нация.
Становление монгольской столицы связано с первым главой буддистской церкви Монголии Дзанабазаром, известным под именем Ундур-гэгэн. Родившийся в семье крупного феодала, Дзанабазар по традициям того времени учился у лам и образование получил в домашних условиях. В 1639 году в местности Цагар-нур он был возведен на престол главы буддистской церкви, тогда же здесь были построены дворец и первое храмовое сооружение. Так возник город Урга.
Слово «Урга» русского происхождения, оно переделано из монгольского слова «орго», которое означает «дворец, ставка знатного человека». Сами же монголы называли город Их-Хурэ (или Богдо-хурэ) — большой, или святой курень. Урга в жизни монголов имеет особое значение, здесь живет религиозное чувство народа и сюда влечется душа его. В течение 140 лет Урга перекочевывала с места на место, пока окончательно не остановилась на берегу реки Толы — в огромной долине-чаше, которую окружают старые, с мягкими складками горы. Их вершины покрыты пихтами, соснами и кедровыми деревьями, а подножия и пологие скаты — сочными травами, цвет которых меняется в зависимости от времени года.
Ундур-гэгэн, хоть и не жил в монастыре Их-Хурэ, очень много сделал для его роста и лично руководил возведением первых храмов. Самым красивым из монастырских построек был храм Великого Спокойствия Калбы[55], который считался личной кумирней Богдо-гэгэна: он был выстроен рядом с его дворцом и обнесен общей с ним желтой оградой. Этот храм стоял на главной площади города, сверкая позолотой своей двухъярусной крыши, сплошь увешанной звенящими на ветру металлическими колокольчиками.
Великолепен был и храм Майдари-сум, крыша которого завершалась подчеркнуто монгольским куполом, расцвеченным орнаментом «хал-зан», как верх у степной юрты. В этом храме находилось громадное изваяние Майдари — монгольское произношение Майтреи, Будды грядущего. Медную статую Майдари, густо покрытую потом позолотой, отливали в Долоноре, так как считалось, что туда перенес Ундур-гэгэн свою мастерскую по художественному литью. Но когда этот бурхан по частям перевезли в Ургу и установили в деревянном храме, здание стало разрушаться. Ламы предположили, что Майдари не желает жить в кумирне китайской архитектуры. Тогда для великой святыни построили храм, стены которого были сложены из деревянных брусьев и имитировали кладку тибетских монастырей. Причем, как рассказывают, план и фасад кумирни начертил будто бы сам Ундур-гэгэн.
Майдари сидел посреди кумирни под балдахином: ноги его были поджаты, а руки благословляли. Перед ним стояли бронзовые курильницы и высокие красные 4-угольные свечи в подсвечниках, а в вазах — искусственные цветы священного лотоса. Из-под балдахина спускалось много длинных шелковых полос разного цвета. В верхней части кумирни были устроены хоры, идущие кругом, а от них шел ход в боковые отделения. Потолка в кумирне не было, и голова Майдари почти упиралась в крышу купола.
Вначале жителями Урги были в основном бедные монахи-ламы, число которых достигало 10000 человек — более половины всего населения. Каждое лето в городе проводился цам — торжественное праздничное шествие. К Триумфальным воротам, которые стояли напротив храма Великого Спокойствия Калбы, вел очень широкий путь. По нему провозили «живого бога» — Богдо-гэгэна, который один только и мог пройти за эти священные ворота. По дороге к святыням площади Поклонений подползали богомольцы со специальными дощечками в руках: они отмечали 100000 поклонений, что считалось особым благочестием.
На площадь Поклонений с западной стороны выходили все главные храмы Урги, а далее следовали храмы врачевания, астрологии и другие. Когда шествие лам заканчивалось, улицы города вновь погружались в безжизненную тишину, и тогда можно было встретить только паломников, переходящих из одной кумирни в другую. Все ламы и монахи давали обет безбрачия, поэтому женщин здесь никогда не было видно, кроме старух, которые заведовали хозяйством лам.
Ранние изображения монгольской столицы сделал петербургский художник А. Мартынов. Это было в 1806 году, примерно через 30 лет после того, как город навсегда осел у подножия заповедной горы. В акварелях и офортах А. Мартынова нет и намека на то, что город еще только начинается: нет, он был сложен сразу! Четкая планировка кочевого города нашла свое отражение и в монгольском названии столицы — Их-Хурэ, что означает «большой круг». Еще с древности кольцо юрт живой крепостью защищало юрту предводителя от набегов врага в открытой степи. И до нашего времени сохранилась в монгольской архитектуре традиционная планировка кочевых городов-ставок.
Ознакомительная версия.
