Огромное удовольствие доставляли радиолюбительские связи…
Наверное, далеко не каждый из читателей этих записок сумеет понять азарт и увлеченность, сопутствующие этому занятию. Если вы никогда не были радиолюбителем-коротковолновиком, если вы не вылезали в эфир с собственным передатчиком, вы очень многое потеряли. Снайпера эфира может понять только охотник. Именно поэтому отзывчивым ценителем моих чувств оказался Папанин. Моя охота напоминала ему охоту на уток, которую он очень любил.
Для радиолюбительских дел наша льдина была идеальным местом. У нас не было ни трамваев, ни лифтов, создающих досадные помехи. Одним словом — идеальные условия для работы. Немудрено, что с нашим маленьким приемником можно было слушать весь мир. И мы действительно слышали все материки.
Круглые сутки, как черви в банке рыболова, копошатся в эфире радиолюбители. Хриплыми, свистящими, тонкими голосами они настойчиво зовут:
— Всем, всем, всем! Отвечайте….
Наш позывной UPOL-широко известен. Стоит только появиться в эфире, как нас начинают звать со всех сторон. Остается только выбирать наиболее интересную станцию. Обычная связь с Европой, конечно, интересна. Но еще заманчивее найти какого-нибудь редкостного радиолюбителя. Ну, например, единственного радиолюбителя с Огненной Земли!
В августе Москва объявила среди советских коротковолновиков соревнование: кто первым свяжется с полюсом. Честно говоря, я и сам несколько содействовал этому состязанию, оставив перед отлетом на полюс в редакции журнала «Радиофронт» свой личный коротковолновой приемник. Приемник — премия радиолюбителю, который первым установит с полюсом двухстороннюю радиосвязь.
Через некоторое время это удалось ленинградскому коротковолновику Салтыкову. Он и выиграл приемник. Затем первый москвич — Ветчинкин. Из иностранцев — норвежец из Олезунда. В дальнейшем связывался с коротковолновиками почти всех европейских стран, со многими американцами, с Аляской, Канадой, Новой Зеландией, Южной Австралией, Гавайскими островами.
С радиолюбителем на Гавайских островах связывался несколько раз. Он превратился в болельщика нашей экспедиции и волновался за нас, задавая наивные, но по-своему трогательные вопросы. Мистер Тролезе спрашивал: — Не растает ли снег? — Не очень ли вам страшно?
Иногда он даже рассказывал содержание наших собственных корреспонденций, опубликованных советскими газетами, а затем перепечатанных западной прессой. Его сообщения свидетельствовали, что процесс распространения информации о СП-1 проходил весьма стремительно.
Три случая связи с австралийцами — рекорд дальности в моих беседах. Мощность моего передатчика была всего лишь 20 ватт.
О чем я беседовал со своими радиокорреспондентами? Как правило, связь с любителями продолжалась 2–3 минуты. Мои корреспонденты обычно выражали радость по поводу связи с нами (не каждый день говоришь с Северным полюсом), задавали вопросы, предлагали услуги, но передаче в Москву моих телеграмм. Голландец сообщал, что в местной газете его городка ежедневно печатается сводка погоды со станции «Северный полюс», швед восторгался, что поймал меня после трехмесячной охоты за мной.
И лишь радиолюбители одной страны — гитлеровской Германии — были бесстрастно холодны. После нескольких сухих вежливых фраз спешили закончить разговор.
Особенно часто была связь с американцами. Когда они появлялись, в эфире сразу становилось тесно. Их передатчики мощностью до одного киловатта буквально оглушали и забивали друг друга. Однажды, при хорошей слышимости, я на протяжении двух часов побеседовал с одиннадцатью американцами. Они передавали меня из рук в руки:
— Позовите, пожалуйста, моего друга! Он вас слышит!
Я звал. Связь устанавливалась, чтобы затем продолжиться уже со следующим американским корреспондентом.
— Привет с пушной фактории! Вас приветствует компания Гудзонова залива!
Услышав это обращение, я решил все же, что привет был инициативой радиста. Но, будучи человеком вежливым, ответил, попросив передать привет эскимосам, работающим для этой компании.
Так проходили ночи. И сожалеть приходилось лишь об одном — о том, что наступившее утро прерывало эти занятия. Нужно было вставать и кипятить чайник. Да и с энергией дело обстояло так, что я далеко не всегда мог позволить себе подобные развлечения.
* * *
21 ноября отпраздновали полгода дрейфа. По этому поводу получили приветственную телеграмму от коллектива работников Библиотеки имени В. И. Ленина. В ответной телеграмме пригласили их в гости, указав точный адрес: пройдя по восточному берегу Гренландии, надо свернуть на лед, и через двести километров окажется наша льдина.
Лагерь заметен на расстоянии 10–15 метров. Драгоценным камнем светится ледяная обсерватория Федорова: это горят внутри лампочки карманного фонаря — Женя наблюдает. Вокруг палатки широкий проход. В пургу здесь не особенно уютно. Мелкий снег быстро мчится в этих траншеях и пробирается сквозь плотнейшую одежду.
Наша палатка похожа на кулич, обильно покрытый глазурью. Одиноко торчит одна изюминка — черный изолятор антенны. Тамбур плотно застегнут тройной дверью-фартуком. Пройдя внутрь, застегните его, иначе фартук будет хлопать. Площадь тамбура вся занята четырьмя парами так называемых «тапочек». В каждой из них можно смело купать двухмесячного младенца. Пролезая сюда, нагнитесь пониже, иначе получите за шиворот солидную порцию снега. Налево расположена кухня.
Снимите обувь и стряхните веником снег. Это делается на ледяной ступени, покрытой мехом. Здесь долгое время нам мешал ходить пес Веселый. За нездоровое любопытство, проявленное к ящику с маслом, он изгнан отсюда.
Резиновая дверь на меховой подкладке открывается с трудом. Ее держит сильная резина, укрепленная на стойке палатки. Полугодовой опыт научил нас ловко проходить в дверь даже с горячим чайником в руках.
Летом в доме мало вещей. Зимние условия потребовали значительного увеличения их количества. Постепенно привыкая к этому, мы и сейчас находим наше жилище просторным.
Каждый из нас усвоил свой катехизис одевания. У меня следующие правила: садясь в мешок, не ударься головой об острый угол стола. Надевая фуфайку, не опрокинь пепельницы и пузырьков Ширшова. Встав во весь рост, берегись острой гайки на потолке. Надевая брюки, не опрокинь правой ногой лампы, а левой не выбей из рук Ширшова его письменный стол. Каждый из нас имеет свой собственный письменный стол — кусок фанеры.
Среди необъятных просторов Арктики мы топчемся на трех квадратных метрах. Это все, что осталось после размещения вещей. Мы не ощущаем ни запаха керосина, ни запаха сырых оленьих шкур. Давно уже привыкли к оленьей шерсти. Наш доктор Ширшов уверял нас, что проглоченный волос может вызвать аппендицит. После этого стали из супа вылавливать большие куски шерсти, не обращая внимания на мелкую расфасовку.
