Через несколько дней судьба разбросает нас по Афганистану. Через несколько дней — на войну, куда мы несколько месяцев готовились. А пока нам выдали кучу новых непривычных и ненужных нам сейчас шмоток: шинели, бушлаты, парадки, шапки. Казалось бы, на дворе конец июля, жара под 50… Зачем? Но мы уже знаем — в армии нет слова «зачем». Есть слово «надо». И мы погружаемся в довольно непривычные занятия. (Как вскоре окажется — и совершенно бессмысленные. Но опять же мы в армии. Надо — значит надо…) Макая в хлорку спички, мы «клеймим» все это хозяйство, старательно выводя на изнанке свои фамилию и инициалы. Все «нулевые» вещи, которые мы сумеем довезти до бригады, навеки сгинут в ротной каптерке, и мы никогда больше их не увидим.
Мы пришиваем шевроны, погоны и петлицы на парадки и шинели. Нам невдомек, что кто-то уже месяца через три поедет во всем этом домой. С войны — на Родину. И на этих самых шинелях, висящих на спинках двухъярусных коек, мы же будем делать «дембельский начес» для осенников призыва 1982 года… Чтобы шинели их были «мохнатыми» и нарядными, как положено гвардейцам-десантникам. А вся «красота», которую мы пришиваем, мучительно прокалывая пальцы, сопя и по-детски высунув язык, будет с этих шинелей оторвана. А на ее место, возможно, снова кем-то из нас, будет уже пришито все предназначенное специально для парадки, «нарядное», «дембельское»: и погон — с пластмассовой вставкой, обшитый стропой, с обтянутыми красной ниткой лычками, и шеврон — с надписью «Афганистан» и годами службы. И вставлять, обшивать, оттягивать и вырезать все это неуставное дембельское великолепие будем тоже мы — несколько месяцев назад прибывшие из Союза молодые бойцы, или на афганском армейском жаргоне «шнуры». Обалдевшие и от того, куда мы попали, и от того, как нас встретили. Но ничего этого мы не знаем пока. Да нам и неважно. Нам достаточно того, что нас оставили на время в покое…
В первый день августа каждый из нас уже знает, куда именно. Примерно половина нашего взвода попадает в первую отправку. В город Гардез, в 56-ю десантно-штурмовую бригаду. Другая половина — в Джелалабад. Несколько человек поедут в Кандагар. То, что я попадаю именно в Гардез, мне пока без разницы. Зато радует, что мы по-прежнему вместе и с Пахомом, с Валерой Лункиным, с Индейцем, Мартыном. С теми, с кем успели уже скорешиться за эти три месяца. А вот Валера Мищенко и Петя Еремеев грустят. Один попал в Гардез, другой — в Джелалабад. Они еще с гражданки дружат, призвались вместе. И вот — расстаются.
Почему нельзя отправлять нас вместе целыми взводами или хотя бы отделениями, по 15–20 человек, мне непонятно. Непонятно, зачем нужно разлучать сдружившихся и притеревшихся друг с другом пацанов? Зачем резать по живому, разлучая друзей, которые, может быть, никогда больше и не увидятся? Впрочем, непонятно мне все это сегодня. А тогда никаких «зачем?» и «почему?» у меня не возникает. За три месяца я хорошо выучил ответ…
Первая отправка — 3 августа. Так что мы еще успеваем отметить на Родине новый пока для нас праздник — День ВДВ. В моем случае — праздник двойной. Можно сказать, квинтэссенция исполнения юношеской мечты — сегодня День ВДВ, завтра — окажусь в Афганистане.
Впрочем, лично мне этот триумф воли родная армия умудрилась испортить. Лет с десяти мои любимые конфеты — соевые батончики. Могу их есть в неограниченных количествах, только подтаскивай. И надо же было так угадать родному командованию, что на праздничном обеде новоиспеченных воинов-интернационалистов решили побаловать… именно этими конфетами! Радости моей не было границ! Чего не скажешь про большинство моих товарищей. Мало кто разделял мои кондитерские пристрастия. Так оно и к лучшему. Все, с кем я сидел за одним столом и кто заметил мой светящийся радостью взгляд, свои батончики сгребли с собой.
Видимо, в честь предстоявшей завтра чуть ли не половине взвода отправки сержанты не стали шмонать нас на выходе из столовой — вопреки обыкновению. Обычно это делалось для того, чтобы никто из гвардейцев, которым толком не давали поесть, не затыривал по карманам куски хлеба. Для чистоты эксперимента, так сказать. Вот лучше бы им и напоследок не отступать от этой замечательной традиции… Но нет — они как будто не видят, как братка ссыпает мне свои батончики. А надо сказать, что и свои я в столовке есть не стал. Решил отведать в обстановке, более подходящей столь торжественному случаю. Но, став объектом невиданной щедрости товарищей и снисходительности сержантов, я дал слабину и решил, что уж один-то батончик я могу употребить немедленно. Я же три месяца их не ел! Не видел даже!!!!
Разворачиваю, трепеща от предвкушения, обертку, попутно отмечая, что на гражданке даже обертки батончиков куда более яркие и сочные… Да и сами конфеты куда более «жизнеутверждающего» цвета. А армейские — какие-то бледные, невыразительные… Параллельно этим глубоким мыслям разламываю батончик и, уже ничего почти не замечая вокруг, несу ко рту… Хорошо, что «почти». Как ни блаженно мне сейчас, но не заметить жирного белого червяка, вылезающего из самой середины конфеты, невозможно… Вот облом! Надо ж так нарваться! Тьфу! Чтобы загладить мимолетную неприятность, тут же разворачиваю и разламываю второй батончик. И уже предусмотрительно рассматриваю разлом… Та же фигня… Короче, червивые они оказались все. Видать, долго ждали своего часа… С Днем ВДВ тебя, воин! Счастливой дороги в Афганистан, гвардеец!
В общем, радость от долгожданной отправки в Афганистан мне подпортили. Зато все остальное складывается наилучшим образом — завтра наконец-то буду там. Так что в целом жизнь прекрасна! Тем более что в Афгане-то всего этого дурдома, как в учебке, наверняка нет. Там же война. Там все по-настоящему. Там все как братья. Скорее бы уже…
Вот и настал этот день. Отправка… Ферганский аэропорт, построение на взлетке, последняя проверка. Жуткая жара, и, как сквозь вату, причитания этого дебила майора. Неужто он не понимает, что поздняк метаться? Да и смысл? Вот даже не могу вспомнить, чем все кончилось в итоге. Врать не стану. То ли сам заглох, то ли слушать мы его перестали — не до него… как ни хорохорься, а понимаем ведь, куда летим и зачем…
Мы уже не здесь — мысленно мы уже там. Хотя и не знаем, какое оно — «там». Три часа лету — и узнаем.
Приятный сюрприз — борт гражданский. Все дела — газировка, стюардессы… Правда, смотрят на нас как-то странно. Я тогда подумал, что из-за панам наших дурацких. За три месяца бесконечной беготни, пыли, пота — они уже вообще ни на что не похожи… Даже на клоунские колпаки. Унылое, в общем, зрелище… Потом, много позже, понял: мы ведь не первые такие у них были. И знали они, куда летим, и ТАМ они уже бывали, и видели, наверное, в Кабуле, как кому-то из нас возвращаться предстоит… Другими самолетами. В другой «упаковке»…
