Ежов в заключительном слове, обращаясь к Енукидзе объяснял, в чем состояла его главная вина: «Всю эту белогвардейскую мразь, которая засела в Кремле, вы изо дня в день поддерживали, всячески защищали, оказывали им материальную помощь, создали обстановку, при которой эти отъявленные контрреволюционеры, террористы, чувствовали себя в Кремле, как дома, чувствовали себя хозяевами положения». В своей речи он выступил в поддержку такого решения, которое «еще больше закалит ряды партии и позволит до конца выкорчевать политическую слепоту, моральное и политическое разложение, гнилой либерализм, которыми, к сожалению, как мы видели на примере Енукидзе, еще страдают некоторые коммунисты»{180}. ЦК принял решение исключить Енукидзе из партии за «политико-бытовое разложение»{181}.[20]
Таким образом, в результате действий Ежова, одобренных Сталиным, июньский пленум 1935 года ввел новый элемент в политику партии. С этого времени вне закона оказались не только бывшие оппозиционеры. Коммунисты, которые — в отличие от Сталина и тех, кто его поддерживал, — допускали примиренческое отношение к участникам оппозиции, также обвинялись в недостатке бдительности по отношению к врагам. Дело Енукидзе стало примером. Как это видно из слов Кагановича, и в этом случае, как и с подготовкой письма ЦК от 13 мая 1935 года, инициатива принадлежала Сталину. «Кремлевское дело» завершилось закрытым процессом 27 июля, в котором 30-ым подсудимым и в их числе Каменеву было предъявлено обвинение в подстрекательстве к подготовке террористического акта. Двоим был вынесен смертный приговор, а сам Каменев получил десять лет лишения свободы. Еще 80 человек по этому делу были осуждены ОСО при НКВД{182}.
Июньский (1935) пленум поставил под сомнение репутацию Ягоды, его обвинили в том, что он упустил «кремлевское дело». Как заявил Ежов: «Вину НКВД, когда она есть, никто и никогда не замазывал»{183}.
Руководство партии не было удовлетворено ходом проверки партийных документов. Два раза — в июне и августе — оно критиковало «совершенно неудовлетворительное» ее проведение в целом ряде партийных организаций. Оказалось, что предписания, изложенные в письме от 13 мая, выполнялись «формально-бюрократически» и в большинстве случаев никаких недостатков выявлено не было. Бдительность не только не усилилась, но и ослабла. Соответственно некоторые районные и областные партийные руководители получили партийные взыскания или даже смещены со своих постов{184}.
В июле 1935 года Ежов докладывал Сталину о ходе проверки, подчеркивая, что изначально определенный срок ее окончания — начало августа — нереален и должен быть продлен еще на три месяца, то есть до 1 ноября. Он связывал эту задержку с действиями партийных организаций, которые лишь месяц, а то и два спустя поняли серьезность проводимой кампании, после чего почти все они начали полностью заново проводить эту операцию. Как отмечал Ежов, «засоренность партийных рядов оказалось большей, чем мы предполагали». Иностранные разведки дали своим агентам указания о проникновении в партию, в ней имелись организации, целиком состоявшие из троцкистов. В частности, Ежов отмечал, что беспокойство Сталина по поводу проведения проверки партийных организаций Украины было оправданным, так как новая проверка выявила, насколько в некоторых областях Украины партийные организации были засорены польской, румынской и германской агентурой; так как партия собственными силами не могла «покончить со всей этой сволочью», это должен был сделать НКВД. Однако наркомат до самого недавнего времени «оставался в стороне», и только в последние несколько месяцев, как писал Ежов, его удалось включить в эту работу. Он просил разрешения Сталина организовать небольшое оперативное совещание в НКВД для дачи указаний, как еще лучше выявлять троцкистов и шпионов внутри партии{185}.
25 сентября 1935 года на совещании региональных представителей ОРПО Ежов выступил с критическими замечаниями по поводу «преступного бездействия и благодушия», первоначально продемонстрированного многими партийными организациями по отношению к проверке{186}. Он призвал партийные организации к тесному сотрудничеству с НКВД. Если во время проверки они обнаружат мошенников, авантюристов, мерзавцев, шпионов и прочих людей подобного сорта, их следует передать в руки НКВД{187}.
Ежов опять перетрудился. Сталин 10 сентября в письме потребовал от него «поскорее уходить в отпуск — в один из курортов СССР или за границу, как хотите, или как скажут врачи» и пригрозил: «Как можно скорее в отпуск, если не хотите, чтобы я поднял большой шум»{188}. Начальник Лечсанупра Кремля 16 сентября направил в Политбюро медицинское заключение:
«Тов. Н.И. Ежов за последние три дня стал ощущать недомогание. При его обследовании констатировано обострение имеющегося у него хронического колита, объяснимое неправильным пищевым режимом. Наряду с этим обнаружена резкая перевозбудимость нервной системы, зависящая от чрезвычайного переутомления.
Общее его состояние и состояние его пищеварительного аппарата таково, что требует прежде всего длительного скорейшего отдыха сроком в два месяца и лечения, лучше всего, под руководством проф. Ноордена в Вене и Бад-Гаштейне»{189}.
Политбюро 19 сентября предоставило Ежову двухмесячный отпуск с 1 октября с направлением за границу в сопровождении жены и ассигнованием 3 тысяч рублей в валюте{190}. Однако решением Политбюро от 21 сентября начало отпуска Ежову было сдвинуто на 25 сентября{191}, вероятно, в связи с необходимостью его присутствия на пленуме ЦК, который должен был открыться 25 декабря. Но Ежов задержался в Москве. В начале октября он оправдывался перед Сталиным, что он уже должен был пойти в отпуск, но заболел гриппом{192}. Позднее, на допросе в 1939 году Ежов подтвердил, что 1935 году он снова отправился в Вену, чтобы лечиться от пневмонии у доктора Ноордена, и что его при этом сопровождала жена, которая отправилась по магазинам. Как от него и требовали, он признался, что использовал эту поездку для установления контактов с германской разведкой{193}.
Ежов вернулся в Москву 15 декабря, и в этот же день был принят Сталиным в его кабинете в Кремле{194}. Десять дней спустя он доложил декабрьскому (1935) пленуму ЦК о результатах кампании проверки партийных документов. В ходе проверки, по словам Ежова, партия должна была «очиститься от мошенников, обманщиков, и примкнувших к ней нежелательных элементов»; должен быть положен конец беспорядку в выдаче и хранении партийных документов, учет коммунистов должен быть приведен в образцовый порядок. Распущенность и безалаберность в партийных организациях должны быть преодолены, а «благодушие и бездействие среди коммунистов» окончательно изжиты. В своем докладе Ежов подчеркивал, насколько значительное внимание Сталин уделял организации кампании проверки: «Он расспрашивал меня по крайней мере пять раз. Кто и как будет проводить проверку. Кто будет ответственным за проверку в обкоме, а кто в горкоме и райкоме. Как организации будут докладывать в ЦК, и как будет контролироваться ход проверки». Ежов отметил, что проверка дала возможность партийным организациям разоблачить немало «врагов», пробравшихся в партию, и они были исключены. По приведенным им данным, на 1 декабря 1935 года — 177 тысяч членов и кандидатов были исключены (9,1% от всего числа членов партии), а 8,7% из этого числа исключенных, то есть 15 218 человек были арестованы. Однако, добавил Ежов, это число неполное — «на самом деле, оно значительно больше». Он связывал проникновение столь значительного числа злостных врагов в партию с субъективными причинами и плохой работой, подчеркивая, что о большевистской бдительности забывать нельзя{195}.[21]
