же помнишь на стенде «Менделеевцы – участники Великой Отечественной Войны» висела фотография – «Жорж Коваль, рядовой Генштаба».
Н. Х. Да нет, тогда ещё не висела! Я точно помню, что она появилась позже! Была такая история. Как-то раз, в какой-то праздник сколько-то летия Победы, на кафедре ОХТ в очередной раз «удивились», что Ж. А. в очередной раз забыли – всех поздравляют и награждают, а его опять «не заметили». [94] И кто-то из молодых сотрудников кафедры ходил в спецотдел и убеждал там, что Жорж Абрамович – такой заслуженный ветеран!.. Что его нужно отметить… А в спецотделе отвечали: «Да какой он «заслуженный ветеран»? Знаем мы – он вообще не воевал, а просидел всю войну в штабе шифровальщиком!». Так что появился портрет Жоржа на доске очень поздно. И где-то в уголке – доска уже была заполнена к тому времени.
Ю. Л. Я опять возвращаюсь к вопросу о «признании» военных заслуг Жоржа. Поскольку, судя по записи в его военном билете, его признали ветераном ВОВ только в 1989 г., получается, что он до этих пор опять-таки был «нелегалом»?
Н. Х. Да, получается, что действительно, был он «нелегалом»… Я вспоминаю, что когда в лаборатории автоматизации построили «курятник», то Жорж Абрамович переезжал туда со всеми бумагами из своего письменного стола. И была среди этих бумаг одна папка, большая такая из крафт-бумаги, где лежали его характеристики и прочие «официальные бумаги». И я сам видел в одном из каких-то листков по учету кадров собственной рукой Жоржа Абрамовича написанное: «Шифровальщик Генерального штаба». Вероятно, такую формулировку он просто обязан был писать для кадровиков. Много там было интересного, но, к сожалению, папка сгорела во время пожара на кафедре. А о «признании»… Помню, что где-то в конце девяностых мы приехали к Жоржу Абрамовичу, и он показал нам почётный знак ветерана разведки и сказал: «Ну, вот, наконец, меня и признали…» [95]
Ю. Л. Ну, а всё же, за время твоего общения с ним были ли у вас разговоры о том, где он провел 8 лет армейской службы?
Н. Х. Нет, прямых разговоров не было. Да я и не интересовался этим. Но, конечно, в разговорах, в разных житейских ситуациях, эта тема иногда как-то невольно проскальзывала. Вот, например, такой случай. Я как аспирант должен был читать лекции. Перед этим Жорж Абрамович, помогая мне в подготовке, сказал мне: «Ты на мои лекции походи». И я сходил на несколько его лекций. Однажды, рассказывая об интегральном регуляторе, он на лекции и говорит: «Вообще, интегральный регулятор такая неприятная штука…Его очень трудно настроить. У него такой «винд-ап»!.. Я сам имел с ним дело в одном месте…». Тут он остановился и завершил фразу: «Ну, это было далеко отсюда… Неважно, где и в каком месте!». [96]
Или вот такой случай. Мы ведь с ним ездили иногда в ЦНИИБ (на даче у Ж. А. я не был никогда) в электричке (платформа «Правда»), а это почти час дороги. И разговаривали о том, о сём. Не столько по теме моей диссертации, а, в основном, о житейской текучке – о даче, домашней жизни, о его приёмном сыне. И вот однажды разговор зашел о каком-то американском фильме. Он спросил меня, смотрел ли я его. Я ответил, что нет, поскольку фильм неинтересный – на что там смотреть? А он мне отвечает: «Понимаешь, меня не сюжет фильма интересует. А я смотрю, что там «вокруг» – какая жизнь, какая техника сейчас в Америке, какие там дороги, какие дома…». И он ходил в кино, чтобы посмотреть, как там ТЕПЕРЬ в Америке всё выглядит…
Ю. Л. Ты сказал, что его интересовала американская техника. А автомобили?
Н. Х. Когда он купил машину, то пару раз меня подвозил. Так вот, я обратил внимание, что он очень хорошо водил и спросил его: «Жорж Абрамович! А где это Вы научились так хорошо водить?». А он мне отвечает: «А! Я, можно сказать, всю жизнь водил! У меня же ещё в Америке была машина!». Я удивился: «Как же так? Вы ведь уехали оттуда в 18 лет!». А он мне: «Ну, это в другое время было…».
И вот по таким отдельным высказываниям, оговоркам даже, у меня сложилось впечатление, что Америка была ему ближе, чем «новая Родина»… А то, что здесь ему было не просто, видно даже из такого факта. Дом, где он жил, был «не простой». Туда поселяли людей «под присмотром». Так, во всяком случае, кажется мне. Там, например, жил компьютерщик-канадец американского происхождения, который занимался проектированием микропроцессоров, «чипов». Его сюда пригласили, когда наши начали делать первые малые ЭВМ. Дальнейшее – со слов Жоржа Абрамовича, он об этом говорил мне сам. Он общался с этим канадцем, причем канадец признал в нем «родственную душу». И Жорж Абрамович рассказывал: «Он как-то угадал мое отношение… Однажды мою я свою машину во дворе, ну, как обычно, из ведра, с тряпкой. Тут из подъезда выходит человек, смотрит на меня и говорит: «Неужели у них даже брандспойтов нет?»».
16.04. и 16.05. Тот самый двор лет 40 спустя… Пейзаж с «копейкой» почти не изменился. Разве только иномарок стало побольше… [97]
Из этого Жорж Абрамович понял, что это «у них» в словах канадца относится не к нему, а к «окружающему миру», а по отношению к нему это – признание общности, объединения «в своих» и отделения от «здешних». Они – Жорж Абрамович и канадец – сблизились настолько, что канадец рассказывал Жоржу Абрамовичу как он консультирует «здешних коллег», которые копировали микросхему «Интела». Канадец говорил: «Они сошлифовывают слой за слоем схему и выясняют ее структуру. И я им сказал: «Ничего не переделывайте! И не бойтесь никаких проблем с авторским правом. Никто вашу схему проверять не будет. А если вы что-нибудь измените, она не будет работать»». Из этого признания очевидно, что канадец тоже «не простой человек», что он не просто приехал работать от фирмы, а ещё передавал нашим какую-то информацию по своей специальности, которую передавать не должен был.
Ю. Л. Итак, когда Жорж показал вам свой почетный знак разведчика, он уже перестал скрывать род своей деятельности во время войны…
Н. Х. Да, перестал «для своих». А для посторонних… Когда к нему стали обращаться «в массовом порядке» разные корреспонденты, то он просил их не называть своей фамилии. А то, что это случилось – возникли многочисленные обращения с просьбами рассказать о
