Выехали спозаранку в сопровождении пожилого отставного унтера, коновода и пятерки казаков. Так, на всякий случай, поскольку неугомонные чеченские абреки, случалось, проникали и в окрестности Владикавказа. Отставной унтер показывал дорогу, пока по ней еще можно было проехать на лошадях, и рассказывал о мудреце, у которого бывал. А когда стало невозможным ехать верхом далее, попросил спешиться, оставил при лошадях коновода да казака с ружьем и повел генерала и подполковника по трудно проходимой тропинке в сопровождении четырех спешенных казаков. Осмотрительным был унтер, да и гости больно уж важные. Таких сопровождать ему приходилось впервые, и он очень тревожился.
— У него — свои условия, — пояснял он по дороге. — Вопросы можно и по бумажке читать, это он дозволяет. Но ответы записывать никак невозможно. Коли заметит, что записываете, тут же всякий разговор прекратит.
— Почему же так? — отдуваясь (тропа была крутой), поинтересовался Мурашов.
— Говорит, будто душа сама запоминает, что для нее самое главное. Вот что она запомнит, то и есть сама суть ее.
Вопросы Скобелев составлял добрых полночи, стараясь, чтобы и выглядели они неожиданно и чтобы ответы на них были достаточно затруднительны, поскольку ему сказали, что странный отшельник-двоеверец всегда отвечает с предельной краткостью.
Прибыли к пещерке, вырытой самим отшельником в крутом обрыве рядом с бьющим из-под камня ключом с холодной чистой водой. Михаил Дмитриевич уступил первенство генералу, не только учитывая чин и возраст, но и потому, что решил еще раз проверить выписанные на бумажку вопросы. Петр Николаевич решительно нырнул в узкий лаз пещерки, а Скобелев, подставив раннему солнышку спину, уж в который раз внимательно перечитал собственный вопросник, кое-что уточнил в нем, кое-что поправил и теперь просто терпеливо ждал, когда вернется генерал Мурашов.
— Колоритнейшая личность, доложу вам, — сказал Петр Николаевич, вылезая из пещеры на свет Божий. — Весьма и весьма. Твоя очередь, Михаил.
Скобелев, пригнувшись, прошел узким и низким ходом и попал в некое пространство с нависающим потолком, обшитым досками и слабо освещенным смоляным факелом. Вероятно, где-то был невидимый продух, потому что в аккуратной пещерке не чувствовалось ни дыма, ни чада. Поздоровался, обождал, пока глаза привыкнут к полумраку, и увидел плотного широкоплечего старика с зеленой чалмой на голове, сидевшего на потертом коврике, скрестив по-турецки ноги и перебирая в руках коричневые старые четки.
— Спрашивай, что хотел, — глуховатым голосом безо всяких интонаций сказал старик.
Скобелев развернул листок, откашлялся. Ему почему-то вдруг стало неуютно, и он спросил с совершенно несвойственной ему робостью:
— Можно начинать?
— Не насилуй натуру свою.
— Ага, — согласился Михаил Дмитриевич, еще раз прокашлялся и зачитал первый вопрос:
— Кого можно назвать героем?
— Того, кого не потрясает взгляд красавицы.
— Кого можно сравнить со светом луны?
— Скромного человека.
Старик отвечал мгновенно, ни на секунду не задумываясь. Ответы словно сами собой срывались с его языка, и Скобелеву это очень понравилось.
— Что такое ад?
— Зависимость от других.
— Кто есть истинный друг?
— Тот, кто удерживает от зла.
— Что служит украшением речи?
— Истина.
— Что непобедимо в этом мире?
— Справедливость и терпение.
— С чем сравним блеск молнии?
— С красотой женщины.
— Каким качеством можно удивляться в человеке, обладающем полным благосостоянием?
— Великодушием.
— Что дается человеку труднее всего?
— Знание без гордости, геройство с кротостью, богатство со щедростью.
— Что способно грызть сердце до самой смерти?
— Злодеяние, которое приходится таить.
— Что значит «мертвая душа»?
— Глупая душа.
— Тогда кто же есть глупец?
— Тот, кто не умеет вовремя сказать ласкового слова.
— Что служит источником несчастья?
— Строптивое сердце.
— К чему стремятся все люди?
— Хорошо устроиться в жизни.
— На что не следует никогда не обращать внимания?
— На чужую жену и чужое добро.
— Что нужно любить в себе?
— Сострадание, милосердие и снисходительность.
— Что такое бедность?
— Недовольство.
— Что слепее слепца?
— Страсть.
— Что такое правильная жизнь?
— Беспорочность.
— Что такое сон?
— Глупая трата времени.
— А что такое тогда глупость?
— Когда не стремятся сделаться умнее.
— Что опьяняет сильнее вина?
— Нежность.
— Что есть вечное беспокойство?
— Молодость, богатство, праздная жизнь.
— Тогда что же есть сама жизнь?
— Миг.
— Миг?..
Старец промолчал, и Скобелев вышел от него весьма озадаченным. Ничего не ответил на вопрос Мурашова, как ему понравился мудрец, и озабоченно помалкивал всю обратную дорогу.
На другой день адъютант Его Высочества Наместника генерал Мурашов уезжал в Тифлис. Скобелев провожал его целый перегон, до следующей почтовой станции, где они тепло распрощались, выпив по чарке на дорожку.
— Запомнил ли что из вчерашних ответов? — спросил Петр Николаевич.
— Только одно: что есть жизнь?
— И что же ответил старик?
— Миг.
Михаил Дмитриевич сказал это слово, как-то особенно выделив, точно подчеркнул его. Генерал задумчиво покачал седой головой, улыбнулся:
— Это ведь не ты запомнил, Миша, это душа твоя запомнила. Стало быть, миг — девиз всей твоей жизни. Лови его, Михаил, всегда вовремя лови!..
У Михаила Дмитриевича было непоколебимое убеждение, что Киндерлиндский поход состоится. Что Петру Николаевичу Мурашову удастся убедить не очень решительного Наместника собрать небольшой по численности, но достаточно мощный отряд, который совершенно неожиданно и ударит в спину хивинцам. И он не просто с нетерпением ждал добрых известий от старого друга отца, но и деятельно готовился к тяжелому походу через солончаковые степи и пустыни.
Для этого у него был не только кое-какой опыт, но и заветная тетрадочка, купленная после разговора с есаулом Серовым. В частности, там находились чертежи больших, сконструированных специально для русской армии юрт, вмещавших по двадцать человек. Войлочные кибитки лучше предохраняли от жары, нежели принятые в армии брезентовые палатки, воздух в которых раскалялся до шестидесяти градусов. А войлок удерживал жару снаружи, кибитки хорошо проветривались, а потому и сон в них был куда спокойнее и здоровее, нежели в армейских палатках. Их предложил генерал Кауфман, и Скобелев высоко оценил это новшество, введенное, кстати, самовольно, вопреки всем инструкциям и наставлениям. Кибитки эти перевозились на верблюдах, на установку их при некоторой сноровке уходило меньше времени, чем на установку палатки, и солдатам нравилось спать в них, несмотря на уйму блох. По расчетам, которые сделал Михаил Дмитриевич, исходя из возможной численности отряда, на перевозку этих кибиток, а также воды, продовольствия и боеприпасов требовалось не менее тысячи трехсот верблюдов, но он был твердо убежден, что игра стоит свеч.
