В начале ноября Милева вернулась в Швейцарию, чтобы быть ближе к любовнику, и поселилась в отеле в нескольких километрах от Шафхаузена. Скоро рожать, а он все не женится. Она не выдерживала. 13 ноября: «Если бы ты знал, как ужасно я тоскую, ты бы непременно приехал. У тебя денег нет. Это прелестно! Человек получает 150 франков и даровую комнату, и к концу месяца у него не остается ни цента! Не объясняй этим свое отсутствие в воскресенье, пожалуйста, если у тебя нет денег, я тебе пришлю. Если бы ты только знал, как я хочу тебя видеть! Думаю о тебе весь день и особенно по ночам…» Будущего ребенка она в этом письме назвала Лизерль, хотя до сих пор они говорили о мальчике. Также писала об Элен Савич (бывшей Кауфман): «Мы должны быть с ней очень милы, не только потому, что она чудесный человек, но и потому, что она нам поможет в одном предприятии». Каком? Биограф Денис Брайан[13] считает, что они хотели временно подсунуть Элен ребенка, так как сами, не будучи женаты, взять его не могли, а родители Милевы были заняты ее душевнобольной сестрой Зоркой.
Он посылал ей книги по физике, она их читала, но больше увлекалась психиатрией и гипнозом. Он уверял, что Кляйнер «не посмеет» отвергнуть его диссертацию. Но тот велел переработать. Милеве: «Поразительно, сколько препятствий ставят эти старые филистеры на пути у тех, кто не принадлежит к их стаду!» Милева вернулась домой в конце ноября, на восьмом месяце беременности, Альберт вместе с Кагеном хотел переехать в Берн: там, говорят, легко найти работу, но родители Кагена пришли от этой идеи в ужас; просил у директора пансиона прибавки — тот отказал. Милева — Элен Савич: «Маловероятно, чтобы в ближайшее время у нас уладилось… Мой возлюбленный имеет очень злой язык и к тому же еврей». И тут наконец Марсель Гроссман сообщил, что есть вакансия в патентном бюро и Альберта точно возьмут. В 1936 году Эйнштейн вспоминал: «В каком-то смысле это спасло мне жизнь; я бы не умер, конечно, но зачах бы духовно». И следом — письмо от самого директора бюро Галлера.
Милеве, 11 декабря: «Скоро ты станешь моей счастливой маленькой женушкой, вот увидишь. Все наши трудности позади. Только сейчас, когда у меня с плеч свалился этот ужасный груз, я понимаю, как сильно я тебя люблю. Скоро я обниму мою Долли и представлю ее всему свету. Меня трясет, я прыгаю от радости, когда думаю об этом. Я даже больше рад за тебя, чем за себя. Вместе мы будем счастливейшими людьми на Земле». 12 декабря: «Я доволен нашей Лизерль, которую втайне от Долли продолжаю считать Ганзерлем». 13 декабря: «Единственная проблема в том, как нам оставить нашу Лизерль с нами. Я не хочу ее никому отдавать. Посоветуйся с папой, он опытный человек и знает свет лучше, чем твой бестолковый Джонни… Пожалуйста, не поите ее коровьим молоком!» Картер и Хайфилд: «Более серьезным тоном он упомянул о ребенке только один раз, причем слова его носят достаточно зловещий характер. „Нам осталось решить только одну проблему, как оставить нашу Лизерль при нас“. Слова Эйнштейна написаны в нетипичной тональности и кажутся неискренними. Они служат намеком, что он уже сделал выбор (не в пользу ребенка) и хочет, чтобы другие его поддержали».
То есть человек прямо пишет: хочу оставить, а биограф делает вывод: не хочет. Но почему, собственно, они должны были от ребенка отказываться? Незамужние рожали, чай, не XIX век, тем более что они собирались пожениться. С другой стороны, в те времена все еще было обычным делом отдать ребенка кормилице или, если хотели скрыть незаконное рождение, замужней родственнице, объявив, что та родила, а потом подросшего ребенка забирали, представив каким-нибудь племянником; возможно, Милева с Альбертом такой вариант обсуждали.
19 декабря Альберт писал Милеве, что с Кляйнером все хорошо, тот рекомендует опубликовать работу об электродинамике движущихся тел (об эфире, скажем проще). «Вскоре ты станешь моей „студенткой“ снова, как в Цюрихе… Когда ты будешь моей маленькой женушкой, мы будем вместе прилежно заниматься наукой и потому никогда не превратимся в двух старых обывателей, так ведь? Моя сестра показалась мне на этот раз непроходимо глупой. Только не становись похожей на всех на них — это было бы невыносимо. Ты всегда должна оставаться моей колдуньей и моим сорванцом… Все, кроме тебя, кажутся мне чужими, они словно отделены от меня невидимой стеной».
Сообщение о вакансии сотрудника второго класса в патентном бюро появилось в швейцарской газете 11 декабря. Требовались «основательная подготовка в области технической механики или специальные знания по физике, совершенное владение немецким и знание французского или же совершенное владение французским и знание немецкого; желательно также знание итальянского языка». (Швейцария — трехъязычная страна.) Эйнштейн 18 декабря подал заявление. Он хорошо говорил и писал по-французски (даже лекции потом читал) и неплохо — по-итальянски, так как долго жил в Италии. Рождество он провел с Майей в Меттменштеттене, под Новый год уехал в Берн, поселился в доме Анны Сиверс на Герехтигкайтсгассе, 32.
В конце января или начале февраля 1902 года Милева родила. Рождение девочки не зафиксировано ни в каких документах (или их не удалось отыскать). Альберту сообщил будущий тесть — сама она была слаба. Альберт писал Милеве 4 февраля: «Теперь ты видишь, что это действительно Лизерль, как ты хотела?.. Я так люблю ее, и я ее еще даже не знаю!» Картер и Хайфилд: «Какой бы бурный энтузиазм он ни выражал сразу после ее рождения, он, как кажется, был больше всего озабочен тем, чтобы избавиться от бремени отцовства при первой возможности». На чем эти слова основаны? Опять вводится произвольный Х=1: Эйнштейн лжец и если пишет, что рад и «не хочет никому отдавать», — значит, врет. А давайте это письмо прочитаем целиком?
«Берн, вторник, 4 февраля. Мое самое дорогое сердечко, бедное, любимое сердечко; как ты, должно быть, страдала, если даже не смогла мне написать! Как ужасно и стыдно, что наше дорогое дитя появляется на свет в таких обстоятельствах! Я надеюсь, что ты оправишься и повеселеешь к тому времени, как придет мое письмо. Я был страшно напуган, когда получил письмо от твоего отца, потому что у меня было предчувствие, что с тобой что-то не так. Все другие горести ничто в сравнении с этим. Мое первое побуждение было остаться учителем еще на два года и дольше, если бы это могло дать тебе здоровье и счастье; но теперь ты видишь, что это действительно Лизерль, точно как ты хотела. Здорова ли она и кричит ли так, как положено? Какие у нее глаза? На кого из нас она больше похожа? Кто ее кормит грудью? Она не голодная? Она должна быть совсем лысая. Я так люблю ее, и я ее еще даже не знаю! Не могла бы ты ее сфотографировать, когда тебе станет лучше? Она уже умеет смотреть? Иногда мне жаль, что я сам не родил Лизерль — это должно быть захватывающе! Она, конечно, уже плачет, но смеяться научится позднее. Когда тебе станет лучше, нарисуй ее, пожалуйста!
