такое судьба? — это исполин, у которого золотая голова, а ноги железные. Если кто по малодушию, перед ним падет, того он растопчет своими железными ногами, но если кто без страха взглянет ему прямо в лицо: того осияет он блеском золотой головы!» Муравьев прибавляет при этом: «Как это глубоко и проникнуто загадочной мудростью Востока! Козлов заплакал и потом переложил слова эти в стихи» [96]. Впоследствии, вспоминая о Жуковском, А.С. Стурдза писал, что в характере Жуковского особенно поражало сочетание «милого простодушия с проблеском прямого глубокомыслия». Это сочетание доброты и простодушия, даже наивности, с каким-то восточным, почти гиератическим глубокомыслием и составляет то основное в характере Жуковского 30-х гг., о чем говорят его современники.
Как я указывал, в 1831 г. Жуковский жил в Царском Селе. Там же в 1831 г., после женитьбы, поселился и Пушкин. К Пушкину и Жуковскому присоединился и Гоголь. Все трое работают над созданием литературных народных сказок. Это сближение Пушкина и Жуковского вызывалось и сходством позиции, занимаемой обоими поэтами в литературной борьбе этих лет. И Пушкин и Жуковский были сотрудниками «Литературной Газеты» Дельвига, которая в 1830 г. объединяла группу так называемых «литераторов-аристократов», ведущую борьбу с так называемым «торговым направлением» в литературе. Смысл этой борьбы заключался в защите прогрессивным искусством своей независимости от реакционной правительственной идеологии и от рептильного полицейского «черносотенного демократизма» (термин В. И. Ленина) [97] охранительно-мещанской литературы, представителем которого для пушкинской группы был прежде всего Булгарин. В этой борьбе симпатии правительства были на стороне Булгарина, ибо нити, связывающие сотрудников «Литературной Газеты» с декабристской литературой, с одной стороны, а с другой — с аристократическим либерализмом XVIII в., с Арзамасом, с кругом Тургеневых — было очень нетрудно обнаружить. В борьбе с идеологией и эстетикой «торгового направления» пушкинская группа противопоставляла городской мещанской лавочной эстетике «торговой литературы» эстетику народного творчества (фольклор).
В своем отношении к изучению народного творчества сам Жуковский стоял на уровне современной ему научной фольклористики (мифологическая школа Гриммов), сознательно противопоставляя методы литературного использования фольклора методам его научного собирания [98]. Жуковский всячески пропагандирует в эти годы изучение народного творчества; под его воздействием складывается громадной ценности работа по собиранию фольклора, проводимая его близким родственником П. Киреевским. Сам Жуковский также усердно изучает сказочную литературу. В его библиотеке сохранились десятки разных сборников сказок и легенд, английских, немецких, французских, чешских, австрийских, шведских, датских и др. Но основной тон его собственных сказок был подсказан ему Гриммами [99]. И если Пушкин сумел в своих сказках создать произведения, отмеченные подлинной народностью стиля, черпая материал из мирового фольклора (в последнее время установлен ряд европейских источников сказок Пушкина, в частности, мне, кроме отмеченных, удалось обнаружить, что и «Жених» его есть переработка сказки Гриммов «Der Räuberbräiitigam»), то Жуковский остался гораздо ближе к своим европейским источникам, чем к духу русских народных сказок. Так, Жуковский боялся «грубости» и силы народных сказок, перерабатывая их в свете той критики народной поэтики, которая характеризовала более консервативные круги немецких романтиков [100].
Однако сближение с Пушкиным имело положительное значение и для поэтики сказок Жуковского. Пушкин научил Жуковского подчеркивать критические элементы сказки (сатирический смысл народного рассказа). Так, под очевидным влиянием поэтики Пушкинских сказок складывается замысел «Войны мышей и лягушек» как сатирического иносказания о борьбе пушкинского объединения с Булгариным [101] и о разгроме правительством этого объединения.
Смерть Дельвига и прекращение «Литературной Газеты», донос на Жуковского и Киреевского и запрещение «Европейца» положили конец этому этапу работы Жуковского. Запрещением «Европейца», по словам А.И. Елагиной, «более всех оскорблен был Жуковский. Он позволил себе выразиться перед Николаем I, что за Киреевского он ручается. «А за тебя кто поручится?» — возразил государь. Жуковский после этого сказался больным и перестал ходить во дворец. Имп. Александра Федоровна употребила свое посредство. «Ну, пора мириться», — сказал государь, встретив Жуковского» [102]. Тогда же Жуковский написал царю письмо, в котором снова поднимал вопрос о своем либерализме: «Я не либерал, — писал он, — в том смысле, в каком это слово принимается. Смело скажу, что нет человека, который бы и по характеру и по убеждению был более меня привязан к законности и порядку» [103]. Параллельно с этим он писал Киреевскому: «Я ужо писал к государю о твоем журнале и о тебе. Сказал мнение свое начистоту. Ответа не имею и вероятно не буду иметь, но что надобно было сказать, то сказано. Из всего этого дела видно, что есть добрые люди, вероятно из авторской сволочи, кои вредят тебе по личной злобе, но, вредя тебе, хотят ввести правительство в заблуждение и насчет всех, кто пишет с добрым намерением. Они клевещут на эти намерения, и я уверен, что правительство убеждено, что между авторами некоторого разряда, в коем вероятно состою и я, есть тайное согласие распространять мнения разрушительные и революционные… Что делать честному человеку? Он совершенно бессилен… Обвинителям верят на слово, а тем, кто хочет оправдать себя, на слово не поверят» [104]. Насколько при дворе было распространено убеждение, что Жуковский — это умный и ловкий вождь либеральной русской партии [105], можно судить на основании того, что это убеждение проникло даже в те сведения о политических настроениях русского общества, которые доставляли европейские послы в России своим правительствам. Голландский посол в России барон Геккерен писал 17 марта 1837 г. министру иностранных дел Нидерландского королевства о политической обстановке в России, что правительство испытывает сильное влияние «русской партии», желающей повести страну путем реформ. «Истинным главою этой партии, — писал Геккерен, — является г. Жуковский, на коего уже давно возложено воспитание великого князя наследника, каковые обязанности он выполняет и в настоящее время. Это человек, быть может менее популярный, чем г. Пушкин, хотя также очень любимый как поэт; но его проницательность, ловкость, с каковой он направляет действия своей партии, не совершая ничего, что могло бы скомпрометировать его лично, делают из него очень интересный объект для постоянных наблюдений в будущем. …Как всякое движение, которое только зарождается, русская партия пока довольствуется тем, что дает свои указания по поводу необходимых реформ: она их добивается; и, быть может, не далек тот момент, когда император… не будет больше в состоянии сопротивляться и, вопреки своей воле, подчинится влиянию той силы, которая растет одинаковым образом в ходе всякой революции: боязливая вначале, требовательная впоследствии, несокрушимая в конце» [106].
13
18 июня 1832 г. Жуковский снова уезжает лечиться за границу. Проехав всю Германию, он поселяется на зиму вместе с семьей своего друга, художника Рейтерна, в Швейцарии,
