И отказал наотрез. Тогда князь Андрей Иванович Горчаков тут же и тогда же попросил о той же милости для другого своего племянника, Хвостова, и Нессельроде тотчас согласился».[29]
В Министерстве иностранных дел на тот момент было двоевластие: часть департаментов подчинялась Нессельроде, другая — Каподистрии. Такое положение длилось не долго — управление в конечном счете целиком перешло к Нессельроде. Сохранились разноречивые отзывы и суждения о том, как складывались отношения двух высокопоставленных дипломатов. На каком-то этапе они, как утверждают некоторые, работали слаженно. Но это, вероятнее всего, миф. Когда Каподистрия вынужден был подать в отставку, его единомышленники и ученики остались без всякого попечения.
На стороне Нессельроде решающими были не одни только его деловые качества — главную роль сыграла тонкая политическая интрига, разыгранная австрийским императорским двором и его канцлером Меттернихом, который в 1821 году написал буквально следующее: «В России во всей заграничной русской дипломатии есть две партии, открыто обозначающие себя именами Меттерниха и Каподистрии. Это мне не особенно лестно. Обе партии ненавидят друг друга и противоположны одна другой, как правая и левая во Франции»[30].
Противостояние завершилось в конечном счете тем, что внешняя политика России долгое время направлялась партией Меттерниха, послушным исполнителем воли которой стал Нессельроде. Сам Меттерних удаление Каподистрии рассматривал как «самую полную из побед, когда-либо одержанных одним двором над другим»[31].
В мировой истории имеются замечательные имена, о которых предпочитают говорить уклончиво или не говорить вовсе. И дело не в том, что они не заслужили почестей, просто в кризисные моменты окружающие оказывались недостойны их, не сумев оценить их историческую правоту, не дав им возможности осуществить намеченное.
Одним из таких людей и был граф Иван Антонович Ка-подистрия (1776–1831), гордость и боль русской истории. Правота его суждений и взглядов в полной мере открылась лишь впоследствии, когда стал возможен доступ к архивам австрийской монархии. Грек по национальности, он воспринимал Россию как свою вторую родину и служил ей преданно и верно. И конечно же, его политические установки, кредо дипломата, отдававшего приоритет национальным интересам страны, которой он служил, не могли не иметь последователей.
Горчакову посчастливилось работать под началом Каподистрии пять лет — в пору своего профессионального становления, когда на европейской политической сцене разворачивалась борьба за наследство поверженного Наполеона, шел новый передел Европы. Тогда Горчаков многое сумел понять, многому научиться, тогда же выкристаллизовались, окончательно сформировались его политические взгляды. Во всем этом, как и в дальнейшей политической судьбе Горчакова, ощущается влияние его наставника. Каподистрии довелось также принимать участие в судьбе Пушкина: направив нерадивого дипломата с сопроводительным письмом к генералу И. Н. Инзову под его покровительство и опеку, глава министерства тем самым смягчил участь опального поэта. В своем письме Каподистрия писал, что видит в Пушкине «гениальность необыкновенную».
Весьма характерна рекомендация поэта Василия Андреевича Жуковского, которому было поручено подыскать безупречных педагогов, тех, кому предстояло заняться образованием и воспитанием наследника престола — будущего императора Александра II. Не считаясь с переменами в настроениях, царивших у российского трона, невзирая на то, что Каподистрия практически был отстранен от должности и находился в отставке, Жуковский, обращаясь к бабушке наследника, вдовствующей императрице Марии Федоровне, напишет: «Государыня, соблаговолите окинуть взором все поприще, уже им пройденное; он был безупречен, как общественный деятель; таким же остался он и в частной жизни. Он был другом своего государя, который, разлученный с ним силою обстоятельств, продолжал любить его до могилы. Он обладает обширною ученостью, замечательно разнообразною. Он опытен в людях, изученных им во всех видах и во всех отношениях. Он хорошо знает свой век и все действительные потребности своего времени. Ему знакомы все партии, которые существуют ныне и соперничают друг с другом, хотя он и не придерживается ни одной из них исключительно. По своим правилам, он одинаково далек от того ложного либерализма, который стремится восстановить народы против своих правительств, как и от тиранического ослепления, возбуждающего правительства против народов. Наружность его привлекательна и внушает доверие. Он в цвете лет, ему нет еще пятидесяти годов, но его душа еще свежее его возраста. С этой душевною свежестью он умеет соединять холодный рассудок, чрезвычайно логичный, и обладает даром выражать свои мысли ясно и правильно, что придает особенную прелесть всему, что он говорит. Он нашего вероисповедания — а это предмет весьма существенный. В нем настолько энтузиазма, насколько нужно, чтобы быть разумным, не будучи холодным, и пламенно стремиться к своей цели, не увлекаясь никакою обманчивою страстью, способною переступить за установленные пределы… Как оживлялась бы наша деятельность при свете его ума и энергии его души! Как всякий страх, столь естественно истекающий из сознания нашего бессилия, исчез бы при мысли, что мы имеем мудрого руководителя, с которым легко прийти к соглашению, который желает добра, стремится единственно к добру и с прямотою высокой души соединяет в себе силу познаний и опытности!»[32]
Каподистрия был представителем преследуемой, гонимой и истребляемой греческой аристократии, живым осколком Византийской империи, некогда простиравшейся на территориях теперешней Малой Азии, Среднего и Ближнего Востока, Восточной Европы. Греки первыми приняли удар османских войск, позже завоевавших огромные территории, насаждавших мусульманство в исконно христианских странах, огнем и мечом подавляя акции протеста, стихийные восстания. Жертвы террора искали защиты и убежища среди единоверцев, в первую очередь — в Российской империи.
Каподистрия был одним из них. О его драматической судьбе нашим современникам почти ничего не известно, а это был удивительный человек[33]. Оказавшись в изгнании, он не стал приспособленцем, не подыскивал тихое место и не уклонялся от конфликтов ради сохранения собственного положения. Это был человек действия, целеустремленный, волевой, с сильным характером. Он «усвоил себе интересы России несравненно глубже и вернее, чем большая часть правительственных лиц, его современников»[34].
