Все малотрадиционные разнообразия в сексуальных контактах она воспринимала не стоически, а судьбоносно исследовательски, согласно определению ебли в её жизни:
Я верила, что ебля – и под этим я имею в виду еблю частую и желанную, с каким бы это ни было партнёром или партнёрами, – это образ жизни. Если же это не так и ебля допускается только при определённых условиях и в уготованное для этого время, тогда она становится всего лишь исключением из традиционного жизнепорядка».
Ведя такой образ жизни, Catherine принимала всех – молодых и старых, чистых и грязных, рабочих и банкиров, никому не отказывала и с радостью лизала мужской анус, если его ей подставляли, и запах и вкус дерьма её не пугал, а принимался с радостью, хотя она не была корпофагшей.
Некий любовник мочился ей в рот, что ей было не шибко вкусно и приятно, но она это делала, чтобы преодолеть ещё одно препятствие на пути к сексуальному совершенству. Она не испытывала ни мазохистского наслаждения, ни унижения, а лишь торжество, лёжа в этой отвратительной жидкости (192).
Catherine признаётся с некоторым сожалением или уязвлённой гордостью, что она так и не встретила истинного любителя её пердежа и экскрементов (133). Но тут же заявляет, что это её не интересовало. А самой
…ебаться, превосходя отвращение и пребывая вне его, было вовсе не унизительным, а, наоборот, возвышением над всеми предрассудками (142).
Для полноты картины Catherine уточняет, что ей не удалось поебаться с собакой – понадеялась на любовника, который обещал притащить за ошейник, да и не смог (142). Тоже мне, никак не могла взять на себя инициативу, хотя бы с собакой – всё ей мужика-менеджера подавай.
Тут следует особо отметить, что оргии и прочие многопартнёрные ситуации преподносились для неё любовниками на блюдечке с голубой каёмочкой.
Catherine нравилось, когда один мужчина подавал её другому мужчине для ебли – представлял значит (112).
На оргию Catherine всегда приводил какой-либо её любовник, который наслаждался тем, что её ебут много мужчин. Во время оргии она слепо полагалась на своего чичероне, и её общее ощущение в оргии было, будто бы она слепо, словно клеточка плоти, перемещается в бесконечной её материи. Она верила, что присутствие партнёра охраняло её от всего плохого, что могло случиться.
Я вверяла себя ему, отказываясь от своей свободной воли… Что бы ни случалось, это было менее странным, чем когда не случается ничего (151).
И такая глубокая вера в своих любовников оправдалась:
Ни разу на оргиях я не была подвержена ни жестокости, ни угрозам, наоборот, я была вознаграждена таким вниманием, которое я редко находила в классических отношениях «один на один» (152).
И это признание исключительно важно, поскольку все женские страхи группового изнасилования связаны не с милой последовательностью хуёв или их одновременностью, а с жестокостью мужчин, которой они наполняют секс.
Любовник, что приводил Catherine на оргию, всегда к ней относился заботливо и охранял её от каких-либо неприятностей. Если ей требовался отдых, то её сразу отпускали, либо это организовывал её любовник, который всё время находился поблизости и следил за благополучием своей наслаждающейся возлюбленной.
Один из таких благодетелей по имени Эрик, приведя Catherine на оргию, раздевал её и располагал на кровати или диване в каком-нибудь алькове и выставлял её на пользование. Бывало, он сам начинал её целовать и ласкать, но сразу передавал её другим мужчинам. Любимая позиция Catherine – на спине, и она со смаком описывает, каким образом проходили ласки и что в них она любила больше всего. Иногда она находилась в непрерывной активности такого рода в течение четырёх часов.
Можно правомерно заключить, что, чем больше мужчин стоит в очереди на женщину, тем менее вероятно жестокое отношение с ней, потому что если какой-либо вздумает произвести какую-либо жестокость, то стоящие в очереди не допустят, чтобы телу, которое вскоре должно удовлетворить их похоть, был бы нанесён ущерб или оно было бы выведено из строя.
Представьте себе очередь за хрусталём, а кто-то вдруг начинает бросать камни в стоящие вазы и фужеры – да ему очередь руки-ноги переломает. А если бы очереди не было, то поодиночке далеко не каждый осмелился бы противостоять хулигану. Так и здесь. Да и по какой причине может возникнуть к женщине жестокость? Когда она кокетничает и не даёт, или не даёт в рот, или не даёт в зад. Тогда применяют силу, часто жестокую. A Catherine сразу и жадно давала куда угодно и кому угодно. Какая тут может возникнуть жестокость? – Только сплошная благодарность. Из этого вытекает глубокомысленный метод избавления от жестокости мужчин по отношению к женщинам – с помощью повсеместных и частых оргий.
Наслаждения Catherine иногда омрачались традиционными недугами любви. Вот что она о них пишет:
Большую часть своей жизни я еблась простодушно. Я имею в виду, что спать с мужчинами было для меня естественным делом, которое не тревожило меня неуместными переживаниями. Разумеется, что время от времени я испытывала кое-какие психологические осложнения (обманы, раненое самолюбие, ревность), но таким «убытком» можно было пренебречь. Я не была излишне сентиментальной. Мне нужна была нежность, и я её находила, но без нужды выдумывать любовные истории из сексуальных отношений (185).
Она со своей женской стороны подмечает характерную мужскую особенность, о которой я тоже писал со своей мужской:
Я испытываю глубокое восхищение феноменом приостановки времени в ощущениях любовников. Может пройти десять лет, даже двадцать или больше с тех пор, как мужчина занимался любовью с женщиной, но он продолжает говорить об этом и обращается к женщине так, будто это было вчера (56).
Избавиться от ревности ей не удавалось полностью, хотя способы против этого имелись. Вот как Catherine объясняет свою уязвимость:
Люди, следующие общественным нормам, более приспособлены для того, чтобы бороться с приступом ревности, чем те, кто следуют философии либертинов и оказываются беспомощными перед лицом страсти (65).
Та же неспособность к сопротивлению наблюдается у либертинов и по отношению к похоти, с которой обыкновенные граждане самоотверженно борются всю свою жизнь.
Острое желание – это наивный диктатор, который не может поверить, что кто-то может противостоять ему или даже причинить ему неудобство (158), – афоризмирует Catherine.
Она ревновала только тех мужчин, с кем она вместе жила. Так, одного своего сожителя Catherine ревновала лишь к той соблазнившей его женщине, что была красивее её (67). А значит, Catherine должна была ревновать постоянно, так как быть красивее её было нетрудно (на суперобложке имеется её портрет). Но зато Catherine законно гордилась тем, что она первой начинала оргии и была лучшей хуесосательницей. Я, кстати, тоже первый начинал оргии и был (есть?) лучший пиздолизатель.
