Ознакомительная версия.
Одновременно Макаровой выделили комнату в одном из помещений бывшего конезавода и выдали пулемет, который она хранила у себя дома.
Как следует из показаний Макаровой, данных на допросе в управлении КГБ по Брянской области после войны, на первый расстрел она вышла сильно пьяной, совершенно не понимая, что делает. Расстреляв пулеметными очередями несколько человек, Макарова получила за это 30 немецких марок и стала работать палачом на постоянной основе. В 1978 году после ареста она пояснила, что никто из бойцов РОНА до этого не соглашался расстреливать партизан и членов их семей, ввиду чего она стала незаменимым человеком. А о своем отношении к такой «работе» рассказывала:
«Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек — столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все... Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью «партизан». Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке... Я просто выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков. Об этом я старалась не вспоминать. Хотя обстоятельства одной казни помню — перед расстрелом парень, приговоренный к смерти, крикнул мне: «Больше не увидимся, прощай, сестра!..»[99]
После расстрелов Макарова обычно пополняла свой гардероб, снимая понравившиеся ей вещи с убитых.
После того как в Локоть вошли советские войска, в районе конезавода в братской могиле обнаружились останки около полутора тысяч расстрелянных, паспортные данные около двухсот из них удалось установить.
Летом 1943 года при подходе советских войск к Локтю Макарову, заразившуюся к тому времени венерической болезнью, отправили в немецкий тыл и поместили на лечение в госпиталь. С этого времени ее след потерялся, обнаружившись лишь во второй половине 1970-х годов.
Как оказалось, А.М. Макарова в конце войны работала медсестрой в госпитале г. Кенигсберга, где познакомилась с фронтовиком В. Гинзбургом и, выйдя за него замуж, взяла фамилию мужа. После войны чета Гинзбург переехала на постоянное место жительства в г. Лепель Витебской области, где А.М. Гинзбург со временем стала весьма уважаемым человеком, фронтовичкой, ветераном труда. Слава о ее фронтовых подвигах гремела по всему Лепелю и за его пределами, обрастая все новыми подробностями, а учителя и директора школ считали за честь пригласить Антонину Макаровну на школьную линейку, где та выступала перед учениками. Напасть на след Макаровой-Гинзбург органам КГБ удалось лишь благодаря тому, что один из ее братьев, московский чиновник, заполняя в 1976 году в ОВИРе анкету перед выездом за границу, перечислил в ней всех родственников, в том числе Антонину, которая от рождения числилась не Парфеновой, а Макаровой, при этом указал ее адрес в Лепеле. Боясь поставить под удар репутацию уважаемой женщины, сотрудники КГБ целый год вели скрытое наблюдение за А.М. Гинзбург, возили в Лепель по одному выживших свидетелей. Лишь когда все сомнения отпали, Гинзбург была арестована. После окончания следствия, в ходе которого Гинзбург даже возили в Локоть на следственный эксперимент, она была предана суду и приговорена к смертной казни. Приговор привели в исполнение 11 августа 1978 года в 6 часов утра. Это был последний в СССР смертный приговор в отношении женщины[100].
Если верить советским газетам, расправы над неугодным населением проводились и в других районах округа. Так, «Орловская правда» от 4 июля 1943 года сообщала об угоне в Германию значительной части трудоспособного населения Навлинского и Суземского районов, о массовом истреблении детей. Так, было расстреляно 27 женщин и детей из поселка Поповский. В числе убитых оказалась мать троих детей У.Д. Лебедева, семья Е. Харина и другие. В поселке Бороденки жертвой репрессий стал 31 человек, в том числе женщины, старики и дети[101]. Вскоре «Орловская правда» сообщила о зверствах оккупантов в селе Хинель Севского района, при вступлении в которое немцы повесили троих самых уважаемых стариков — К.К. Першикова, М.Е. Денисова, М.О. Колтунова, о расстреле в селе Фошевка 170 жителей[102]. Повествуя о злодеяниях полиции, советские журналисты использовали все те страшилки, которые только могло породить их воображение. Описывая дальнейший ход расправы с жителями Фошевки, «Орловская правда» сообщала: «60 человек, оставшиеся в живых, были приведены к полицейскому управлению. Здесь фашистские изверги подвергли советских людей зверским пыткам: били их прикладами, выкалывали глаза, выламывали пальцы, вырезали уши...» С не меньшей жестокостью расправились оккупанты с семьей советского летчика И.В. Серякова, жившей в деревне Кокаревка Суземского района. Так, престарелую мать летчика немцы заставили раздеться догола, провели по деревне, после чего закололи штыками, а его жену изнасиловали 17 солдат. Если верить «Орловской правде», женщина во время акта насилия славила Ленина, Сталина и коммунистическую партию, выкрикивая: «Есть у нас великая партия Ленина—Сталина!»[103] Следует признать, что описанные жестокие расправы над населением весьма характерны для периода гражданского противостояния. В то же время правомерно предположить, что исполнителями расстрелов и издевательств наряду с немцами могли быть как русские полицейские, так и бойцы народной милиции.
Что касается осуществления прав и свобод граждан, «Локотской республике» в этом отношении было далеко до правового государства. Очевидно, здесь сказывалось влияние германского национал-социализма, отразившегося как в уставе и программе созданной еще Воскобойником Народной социалистической партии России, так и в других официальных документах, утвержденных Каминским, который, очевидно, также придерживался национал-социалистической ориентации.
О слабом осуществлении на территории округа прав и свобод граждан, о вмешательстве Каминского практически во все сферы жизни населения и деятельности подведомственных ему структур свидетельствует следующий документ — приказ № 91 по Локотскому окружному самоуправлению от 15 октября 1942 года:
Ознакомительная версия.
