Ознакомительная версия.
Конечно, сейчас тяжело перечитывать самообвинения и «разбор» книг чужих и собственных со скрупулезным высчитыванием, сколько раз на их страницах упоминалось имя Павлова, а сколько раз оно отсутствовало. Нельзя отрицать, что психология фактически привязывалась к колеснице победителей — физиологии высшей нервной деятельности. Однако цель оправдывала средства. На сессии психология отстаивала свое право на существование, которое оказалось под смертельной угрозой. Во время одного из заседаний Иванов-Смоленский получил и под хохот зала зачитал записку, подписанную так: «Группа психологов, потерявших предмет своей науки». Но если бы такое было сказано в резолюции сессии, то это означало бы ликвидацию психологии как науки. Поэтому пафос выступлений психологов сводился к отстаиванию предмета своей науки. И признание «ошибок» лидерами психологической науки сегодня не должно вызывать никаких иных эмоций, кроме сочувствия и стыда за прошлое науки. Едва ли справедливо бросать камень в тех, кто перед лицом упразднения целой отрасли знания каялся «галилеевым покаянием».
Менее всего есть основания считать, что сложившаяся ситуация отвечала генеральной линии развития павловского учения и позициям самого Павлова. Надо иметь в виду, что сам Павлов, недолюбливавший психологов, тем не менее считал, что психология и физиология идут к одной цели разными путями. Примечательно, что он приветствовал открытие Психологического института в Москве, а уже при советской власти приглашал его изгнанного директора, профессора Г. И. Челпанова, на работу в свою лабораторию. Поэтому нельзя рассматривать «павловизацию» психологии со всеми ее драмами и курьезами (к примеру, попытки строить обучение школьников, ориентируясь на механизмы выработки условных рефлексов) как запоздалый результат каких-то волеизъявлений великого ученого. Надо сказать, что к концу жизни с ним вообще не очень-то считались. Он был нужен и полезен как икона и предпочтительнее мертвый, чем живой.
На протяжении долгого времени сохранялся миф о якобы благотворном влиянии «павловской» сессии на развитие психологической науки. Историю психологии, как и предполагал К. М. Быков, делили лишь на два периода: «допавловский» и «павловский». Лишь с конца 50-х гг. крайности антипсихологизма «павловской» сессии стали постепенно преодолеваться. Хотя надо признать, что они не изжиты до сих пор. Так, единственный для многих источник научных представлений о душевной жизни — современный школьный учебник «Человек» — фактически всецело трактует психику как систему рефлексов. Однако современный этап развития отечественной психологии все же можно назвать скорее «послепавловским».
Так или иначе, сам академик Павлов был и остается великим ученым, разгадавшим многие тайны поведения. Не его вина, что его имя начертали на своих знаменах научные погромщики. Павлов поистине выше упреков и не нуждается в защите и оправдании.
По признанию коллег, на заре становления психологической науки Стэнли Холл выступил покровителем и наставником для большего числа исследователей, чем любые три его самых выдающихся современника вместе взятые. Новаторские начинания Холла во многом определили облик психологии XX в. Современные психологи хорошо знают его имя, однако упоминают его нечасто. Выступив пионером во многих областях, никакой собственной оригинальной теории он не создал, не основал научной школы, его труды в основном принадлежат истории и едва ли могут служить источником вдохновения для современных исследователей. Кем же был этот выдающийся американец, каков его подлинный вклад в науку?
Гренвилл Стэнли Холл (подобно многим другим сложным английским именам, имя Холла в обиходе употребляется в сокращенной форме, и многим он известен как Стэнли Холл) родился в феврале 1844 г. в небольшом городке Ашфилд, штат Массачусетс, в семье небогатого фермера. Для своего круга его родители были весьма просвещенными людьми и в то же время весьма религиозными. В их мечтах будущее сына было связано с духовным саном. С малых лет мальчик воспитывался в атмосфере пуританской морали, наравне со взрослыми трудился на ферме. Его отличали высокое честолюбие и целеустремленность, еще подростком он дал себе зарок «достичь чего-нибудь в жизни», хотя еще смутно представлял перспективы своей карьеры. К его негативному юношескому опыту можно, пожалуй, отнести лишь эпизод, относящийся к началу Гражданской войны. Не желая рисковать жизнью сына, Холл-старший решил поступиться нравственными принципами и за взятку добыл медицинское заключение о его негодности к воинской службе (как видим, от армии «косили» и полтора века назад). Узнав об этом, юноша испытал острый стыд. Впрочем, в его оправдание можно было бы сказать, что в университетских лабораториях он сумел принести больше пользы, чем если бы сумел заколоть пару соотечественников под Геттисбергом.
В 1863 г., следуя пожеланиям родителей, Холл поступил в колледж Уильямса, намереваясь посвятить себя духовной карьере. Учился он хорошо и к последнему курсу сумел собрать множество студенческих регалий. Не слишком увлекаясь богословием, он проявил повышенный интерес к философии, внимательно изучил эволюционную теорию, что впоследствии заметно повлияло на выбор его пути в науке. Однако процесс самоопределения был долгим и непростым. По окончании колледжа Холл все еще плохо представлял, чему он намерен себя посвятить. Скорее по инерции он поступил в Нью-Йоркскую семинарию, хотя пастырское поприще привлекало его все меньше. Прилежного семинариста из него не получилось, да и интерес к философии и биологии этому отнюдь не способствовал. Рассказывают, что, когда по завершении своей пробной проповеди Холл отправился к своему духовному наставнику выслушать его оценку, тот, не говоря ни слова, опустился на колени и принялся молиться за спасение заблудшей души горе-проповедника.
Несмотря на столь сомнительные успехи, Холл получил протекцию со стороны известного проповедника Генри Бичера, который порекомендовал ему продолжить образование в Европе и добился выделения на эти цели стипендии в 500 долларов. Располагая столь крупной по тем временам суммой, Холл отправился в Германию, где поступил в Боннский университет, а затем перебрался в Берлин. Помимо философии и теологии, он по собственной инициативе принялся изучать физику и физиологию, некоторое время работал под руководством известного физиолога Дюбуа Реймона. В эту пору Холл пережил несколько ярких романтических увлечений, что не очень способствовало усердной учебе. К тому же стипендия, поначалу казавшаяся огромной, быстро таяла, тем более что ее изрядная часть утекала сквозь пальцы в берлинских пивных. Понимая, что это не делает чести студенту-теологу, Холл некоторое время терзался угрызениями совести, пока однажды нос к носу не столкнулся в питейном заведении с одним из своих преподавателей, профессором богословия.
Ознакомительная версия.
