А далее отмечается, что весной 1818 года Ермолов «…рядом коротких ударов… привел в повиновение… местность между Тереком и Сунжей, построил крепость Грозную… на зимние квартиры стали по Тереку…». Здесь жили так называемые плоскостные, а южнее – срединные чеченцы, которые занимались земледелием, выращивая пшеницу.
Теперь к руководству были приняты указания Александра I об освоении завоеванных территорий: «…не распространяясь иначе, как став твердою ногою и обеспечив занятое пространство от покушений неприятеля».
Во исполнение намеченного плана покорения Кавказа Ермолов и его генералы руководствовались правилом: не спускать горцам ни одного набега. Русские старались не начинать решительных боевых действий, не оборудовав в полной мере соответствующих баз и плацдармов. Поэтому существенную часть плана, который пытался реализовать Ермолов, составляла рубка просеки постройка дорог – топору и заступу генерал отводил не меньшее значение, чем ружью.
К сожалению, солдаты не всегда успевали вовремя сменить топоры на ружья – видимо, плохо были они подготовлены к ближнему бою. Бывали случаи, когда не во время боевых действий, а застигнутые врасплох во время работы солдаты теряли сотни человек убитыми и ранеными. Стремительным налетам горцев, использовавшим густые заросли для внезапных атак, далеко не всегда могли противостоять выставленные пикеты русских войск.
В такой обстановке формировался Кавказский корпус, в который к 1833 году вошли 19 я, 20 я, 21 я пехотные дивизии и некоторые другие части.
К концу тридцатых годов правый фланг Кавказской линии упирался в Черноморье и захватывал Закубанье. Тогда же южнее реки Кубань заложили новые укрепления – Ново Троицкое и Михайловское.
В 1839 году в Дагестане в битве при Ахульго был разбит вождь кавказских народов Шамиль. В 1840 году на правом фланге Кавказской линии по реке Лабе начала формироваться Лабинская линия укреплений, кордоны протянулись от Владикавказа к Моздоку.
Именно в это время Шамиль сформировал армию с единым руководством и четкой структурой управления. В 1842–1843 годах отмечены набеги горских отрядов на Кизляр и в направлении Ставрополя, ими было захвачено укрепление Михайловское, где русский гарнизон погиб весь. Среди героев того сражения – солдат Архип Осипов, в последний момент он взорвал пороховые склады.
Увеличение численности русских войск не привело к ожидаемым победам – военные действия в горах требовали использования не крупных соединений, а мобильных, хорошо подготовленных к горным условиям частей. Генерал Нейдгардт, командовавший войсками на Кавказе, доносил Императору: «…Чем больше войск, тем больше затруднений и медлительности…»
Между тем численность русских войск на Кавказе к 1844 году достигала уже 150 000 человек.
В 1845 году новый Главнокомандующий, генерал адъютант Николая I граф Воронцов, ситуацию переломить не смог, хотя и был взят оплот Шамиля аул Дарго. Те же армейские подразделения чуть позднее, во время продвижения в горах, попали в засаду – горы так и не стали союзниками Русской армии. Потери оказались велики: погибли три генерала, более 140 офицеров и более 2800 солдат (историк дает цифру 2831 – штабы требовали и получали точные цифры потерь).
Ничего не оставалось, как вернуться к тактике Ермолова. Вспомним его слова, сказанные за четверть века до того разгрома: «Лучше от Терека до Сунжи оставлю пустынные степи, нежели в тылу укреплений наших потерплю разбои». «Разбои» эти совершали чеченцы, они защищали свои дома, своих детей, свою землю, свою свободу, наконец; им не было никакого дела до геополитических интересов России, да и других государств, которые стремились воспользоваться ситуацией на Кавказе.
А русские офицеры все эти десятилетия складывали свои головы, сражались не по зову сердца, но, безусловно, будучи верны присяге и долгу. Что уж говорить о простых солдатах?
В 1846 году были сформированы новые кавказские полки: Дагестанский, Самурский, Ставропольский и Кубанский. И снова солдаты не только воевали. Как и их предшественники, врубались они в непроходимые чащи с топорами в руках и ружьями наготове. Во вспыхнувших перестрелках сходились врукопашную – штык против шашки, тесак против кинжала.
Кавказ постепенно становился российским: строились дороги, закладывались новые казачьи станицы – оплот русских рубежей наряду с регулярными войсками. Однако расширение государственных границ обходилось дорого: именно в этот период в одной из операций было потеряно 2500 солдат и 150 офицеров. Более никогда ни в одном деле на Кавказе таких потерь не случалось.
В 1850 году с одобрения Петербурга командование Кавказского корпуса решило основные силы бросить на покорение Чечни – здесь, казалось, лежал ключ к окончательному завоеванию Кавказа.
Но вернемся к оставленной нами 19-й пехотной дивизии.
Штаб ее располагался в городе Георгиевске. В 1850 году роты и отряды, сформированные из солдат батальонов Тенгинского, Навагинского, Ставропольского и Кубанского полков, размещались в крепости Усть-Лабинской, укреплении Темирговском, что на левом берегу реки Лабы, а также в станицах Урупская, Прочно-Окопская, Петропавловская, Михайловская, Константиновская, Некрасовская и в некоторых других.
В эти места за рекой Кубанью на Лабинскую линию, которая составляла часть Кавказской, и двигались маршевые роты для пополнения 19-й пехотной дивизии. Подразделения ее постоянно находились «в делах с неприятелем», как тогда писали в своих отчетах командиры.
Маршрутные листы этих рот мне не известны, но, судя по всему, путь их пролегал от Славянска через Бахмут, куда прибыли молодые солдаты уже на следующий день, а затем через реку Лугань до Матвеева Кургана и далее через Ростов на Дону.
Перешли вброд (а может, по мосту) речку Кавалеровку и направились к Тихорецкой.
За первые две недели отшагали верст двести пятьдесят, дневок не было, в селах и станицах останавливались только на ночевки.
Думаю, в начале пути на ночевке в какой-нибудь украинской хате отведал Иван – может быть, впервые – настоящего украинского борща, чеснок да томаты для которого принесла хозяйка с огорода, а сало достала из погреба. Точно ли так было или как иначе – не столь уж важно… Доподлинно знаю другое: пройдут десятилетия, осядет Иван на Украине, в городе Харькове, заведет семью, родятся у него дети. И я не понаслышке буду знать – сам пробовал – тамошние замечательные борщи и вареники, что готовили сестры моего отца, внучки Ивана Арефьева.
(Не мог предположить Иван, что через семьдесят лет в одной из этих кубанских станиц напишет свое последнее письмо домой его старший внук, прапорщик Белой армии Константин Арефьев. Письмо это доберется до Харькова, уже занятого красными, в последние месяцы Гражданской войны, когда «цветные» полки – Корниловский, Марковский, Дроздовский, захлебываясь кровью, еще бросались в отчаянные контратаки на Юге России.)
