Ключевой эпизод рассказа — тирада пьяного Холдена с перечислением того, что ему ненавистно, — повторяется затем и в романе. Однако в первом случае в монологе перебравшего виски героя больше ярости и самоуничижения. В «Небольшом бунте на Мэдисон-авеню» Холден Колфилд внешне предстает более или менее типичным молодым человеком из состоятельной семьи — автор подчеркивает этот момент, сообщая, что девушки часто принимали его за кого-то, кого видели в модном магазине. При этом за шаблонной наружностью Холдена скрывается неудовлетворенность окружающим миром и горячее стремление из этого мира бежать.
Как и Холден Колфилд из «Над пропастью во ржи», герой «Небольшого бунта» разрывается между желаниями соответствовать ожиданиям окружающих и восстать против них. Украшение елки перед Рождеством — непременный элемент предсказуемого мира Салли Хейс. Но как бы его предсказуемость ни претила Холдену, он несколько раз подтверждает свое обещание прийти в сочельник наряжать елку. При всей банальности это ритуальное действо кажется ему необходимым. Презирая тусклую повседневность, он все же хочет иметь в ней свое место.
В финале рассказа пьяный и замерзший Холден Колфилд дожидается на Мэдисон-авеню обруганного им недавно автобуса. Если в «Небольшом бунте» содержится какое-то автобиографическое начало, то ключ к нему следует искать именно в этой сцене, где Холдену остро необходимо то, что он буквально только что с чувством проклинал. С известной долей самоиронии автор рассказа рисует героя, оказавшегося в западне собственного ограниченного жизненного опыта.
Холден, подобно своему создателю, презирает окружающую повседневность, но ничего, кроме нее, не знает. Собственно продуктом этой повседневности он и является. Салли Хейс, которую многое роднит с Уной О’Нил, представлена в рассказе девушкой поверхностной, для которой важнее всего следовать моде и приличиям. Она чистой воды конформистка. Холден же слишком вдумчив и склонен к самоанализу, чтобы спокойно принимать мир таким, каков он есть. Печальная ирония финала «Небольшого бунта» заключается в том, что Холден Колфилд, для которого автобус воплощает презренную нормальность, оказывается в полной зависимости от предмета своей и ненависти и презрения.
Что касается автора рассказа, то, сколько бы Сэлинджер ни высмеивал пустоту высшего манхэттенского общества, никакого другого общества он толком не знал. Оно, по сути, сформировало его. Несмотря на всю язвительность, он всецело к нему принадлежал.
Таким образом, «Небольшой бунт на Мэдисон-авеню» Можно рассматривать как своего рода исповедь Сэлинджера, Которого мучила не только проблема выбора дальнейшего направления в творчестве, но и жизненная двойственность: постоянный посетитель клуба «Сторк», он вел красивую жизнь, которую сам же и обличал в своих произведениях.
ПОСЛЕ ТОГО КАК 7 ДЕКАБРЯ 1941 ГОДА японская авиация разбомбила Пёрл-Харбор, США вступили во Вторую мировую войну. Одиннадцатого декабря, сидя за столом у себя дома на Парк-авеню, Сэлинджер переживал невозможность делом подтвердить охвативший его патриотический порыв. Тысячи американцев устремились на призывные участки, но для него дорога туда была закрыта. Он сетовал в письме к Уиту Бернетту, что из-за присвоенной ему военными врачами категории i-В он испытывал чувство бессилия, горечь которого отчасти смягчалась ожиданием следующего номера журнала «Нью-Йоркер» с рассказом «Небольшой бунт на Мэдисон-авеню»'.
Двумя днями позже правительство Соединенных Штатов реквизировало для военных нужд лайнер «Кунгсхольм». Когда роскошное круизное судно переоборудовали в военно-тран-спортный корабль, изящная мебель была безжалостно извлечена из кают и выгружена на причал. Сходная судьба постигла и дорогой сердцу Сэлинджера рассказ: учитывая настроения, пцшишие в стране после бомбардировки Пёрл-Харбора, редакции «Нью-Иоркера» решила на неопределенное время отложим, его публикацию. В журнале рассудили, что американцы Польше не горят желанием читать о богатеньких нытиках.
Отказ «Нью-Йоркера» печатать «Небольшой бунт» очень огорчил Сэлинджера. Но рук писатель не опустил и тут же распорядился, чтобы Дороти Олдинг отправила в журнал «(гори» рассказ «Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт». А вслед за тем отослал в отвергнувший его «Нью-Йоркер» новую вещь «про одного жирдяя и его сестер». Это, видимо, был рассказ «Никто не целует Рейли», упоминаемый Сэлинджером и письме к Уиту Бернетту от 2 января.
В «Нью-Йоркере» (как впоследствии в «Стори») рассказ не взяли. Возвращая рукопись, редактор «Нью-Йоркера» Уильям Максуэлл написал Гарольду Оберу о том, что если в журнале и ждут новых рукописей Сэлинджера, то только с Холденом Колфилдом в качестве главного героя. Кроме того, заметил Максуэлл, «мы скорее сработаемся с Сэлинджером, если он будет меньше упражняться в остроумии».
Несмотря на отказы, Сэлинджер решительнее чем когда-<1ибо был настроен проложить себе путь на страницы «Нью-Иоркера». Он послушно учёл пожелания редакции и послал и журнал продолжение «Небольшого бунта на Мэдисон-ивсню» — рассказ, озаглавленный «Холден в автобусе». Рукопись рассказа снова была отвергнута — на сей раз с той мотивацией, что «Холден не чувствует меры и не умеет вовремя замолчать».
Джерри оказался в двусмысленной ситуации и имел все основания опасаться, что это плохо скажется на отношении к нему Уны О’Нил. Война затмила собой все остальные новости и темы для разговора. Создатели радиопередач, фильмов, авторы газетных и журнальных очерков всеми силами поднимали боевой дух американцев. Почти все знакомые Сэлинджеру мужчины поступили на военную службу, а он сам, крепкий двадцатитрехлетний парень, отсиживался под крылышком у родителей, избавленный пустяковым недомоганием от необходимости отдать долг родине. Положение усугублялось и полным отсутствием профессиональных успехов — он успел раззвонить по городу о скорой публикации «Небольшого бунта», а «Нью-Иоркер» тем временем и не думал его печатать.
Сэлинджеру пришел в голову единственный выход из положения — обратиться за помощью к основателю военного училища Вэлли-Фордж полковнику Милтону Дж. Бейкеру. Но, как оказалось, настоящей нужды в этом обращении не было — военные понизили требования к здоровью призывников, что автоматически сделало Джерри годным к воинской службе. В апреле 1942 года он получил повестку из призывной комиссии.
Заполняя призывную анкету, он от души позабавился. На вопрос о своей гражданской профессии написал «стругальщик досок для железнодорожных вагонов», а в графе образование — «неполное среднее». Попортив кровь членам призывной комиссии, в армию он тем не менее шел с большим облегчением.
