Достаточно, следовательно, правильно оценить содержание выступлений Гуса, и как бы ни пользовался в них он церковной терминологией, подлинная социальная и революционная сущность их всегда выступает на первый план.
Идеи Гуса складывались в единую революционную программу. Революционную потому, что в конечном итоге идеи эти устремлялись к одной цели — к изменению существовавшего порядка, прежде всего в отношении могущественнейшего представителя феодального общества — церкви. Программа Гуса расшатывала две основные и самые прочные опоры церкви: ее светскую власть и принцип безусловного авторитета. Отказывая церкви в праве распоряжаться людьми, ибо повиноваться следует только тому, что сказано в библии, признавая за любым верующим право с помощью собственного разума самому определять степень законности и правомочия не только духовной, но и светской власти, Гус восстал против самой общественной системы того времени, против ее законов и установлений.
Понятно, что правящий класс не мог отнестись к этому без внимания и скоро понял грозящую опасность. Нужно было не только обороняться от Гуса, но и наступать на него. Поскольку Гус оставался верен своей точке зрения, в конце концов он вступил в борьбу с общественным строем, уже находившимся под угрозой, — завязалась борьба не на жизнь, а на смерть. При жизни Гуса основное бремя этой борьбы легло на церковь. Она бдительно следила за малейшим отклонением в религиозных догмах и толкованиях своего учения, ибо веками возводимое здание института церкви было прочным только в том случае, если каждый его камень крепко держался на своем месте. Церковь знала: достаточно выбить самый маленький камушек из ее пьедестала, нерушимость всего здания будет поколеблена. Как бы ни сосредоточивала она свое внимание на богословских и чисто религиозных вопросах, она слишком хорошо понимала, что разногласия в области религии ведут в итоге к опасным социальным противоречиям, тем более в эпоху, когда феодальный порядок уже дрогнул под первыми ударами новых сил и нового времени. Ибо противоречия и несогласия в мире, которому согласно учению церкви и желаниям феодалов надлежало бы оставаться неизменным, от века освященным богом, уже довольно давно давали о себе знать во всех областях. В течение XIV и в начале XV века по всей Европе появились эти зловещие предзнаменования. Первой ласточкой была Флоренция, где вспыхнуло серьезное восстание ремесленников, построивших баррикады и начавших кровавую борьбу; в середине XIV века во Франции поднялись крестьяне: они жгли дворянские замки и мечом карали своих господ; в восьмидесятые годы то же самое, но в более крупных масштабах, повторилось в Англии, там крестьяне временно даже захватили Лондон.
Идеология двух последних восстаний опиралась на толкование библии, отличное от официального: английские повстанцы сделали своим знаменем учение Уиклифа, и феодальному миру, а церкви в первую очередь, стало ясно, что когда отклонение от догмы делается достоянием масс, отсюда только один шаг до грозного народного волнения.
Поэтому церковь подстерегала каждую новую мысль, чтобы задушить ее в зародыше, если только подозревала в ней какую-либо тенденцию к изменению существующей догмы и порядка.
При этом глашатаи новых идей могли сколько угодно заявлять, что вовсе не имеют в мыслях противопоставлять себя церкви, что они, наоборот, пекутся лишь о пользе ее, все напрасно. Так все три реформатора, которые предшествовали Гусу, не избежали церковного суда. Вальдгаузер был обвинен в ереси и, не дождавшись окончания процесса, бежал из Рима и вскоре умер; Милич дважды привлекался к суду инквизиции и дважды сидел в заточении — один раз в Риме, второй в Авиньоне, где и умер, не дожив до конца процесса. Подобно им был обвинен и Матей из Янова, который в конце концов покорился и отошел от общественной деятельности. Мог ли Гус избежать подобной судьбы?
Он с самого начала обратил на себя внимание церкви, встав на защиту учения Уиклифа. Но наибольшую ненависть к себе со стороны клерикалов он возбудил своими проповедями. Слишком самостоятельного мыслителя, который бунтовал бы лишь в своих письменных трудах да в ограниченном кругу университетских ученых, еще можно было известным образом изолировать и кое-как заставить замолчать. Таков был удел Уиклифа. Но человека, который решился выступить со своими опасными идеями публично, _ обнародовать их перед тысячными толпами мирян, связать их с подсознательными мечтами и с более или менее осознанными стремлениями и желаниями простолюдинов, — такого человека нужно было заставить замолчать совсем, такого следовало устранить, уничтожить!
Мы уже упоминали, что пражское реформатское движение встретило учение Уиклифа как подкрепление в борьбе за осуществление давних национальных чаяний. Но в той же мере идеи Уиклифа вызвали отпор со стороны церковных властей. И начало борьбы между обеими сторонами датируется уже вторым годом деятельности Гуса в Вифлеемской часовне, то есть 1403 годом.
Борьба вокруг Уиклифа разыгрывалась, конечно, главным образом в стенах университета, членом которого был Гус. За идеи английского реформатора выступило большинство чешских магистров, в то время как немецкие профессора заняли такую же отрицательную позицию, как и официальная церковь. По университетскому уставу немцы пользовались привилегированным положением, имея большее число голосов по сравнению с чехами. Они-то и осудили идеи Уиклифа.
В защиту Уиклифа выступил прежде всего старый учитель Гуса Станислав из Знойма и еще более пламенный, чем сам Гус, его однокашник Штепан Палеч.
Пражским архиепископом незадолго перед этим был назначен выходец из могущественного феодального рода северной Чехии Збынек из Хазенбурка. Тридцатилетний человек, он имел скорее опыт придворного и воина, чем духовного лица. Пан Збынек отличался прямолинейностью характера и считал честь и преданность первыми своими обязанностями. Так как в тот период участились случаи несогласия чешского короля с Римом, то и для молодого архиепископа, верного вассала короля Вацлава, чешская сторона была ближе, чем немецкие противники Уиклифа, ориентирующиеся на Рим. В то же время Збынек не был достаточно эрудированным богословом, чтобы идеи Уиклифа и другие, идущие вразрез с официальным учением церкви, могли бы оттолкнуть его от чешских реформаторов.
Это было огромным преимуществом для чешских ученых и профессоров реформаторского толка. А у архиепископа, который начал свою деятельность с объезда приходов и обнаружил при этом многочисленные неполадки, вызывали особую симпатию стремления чешских священнослужителей исправить церковь.
