Выяснив обстановку, Лоуренс получил конвой до Янбо, где он ожидал прибытия английского военного корабля, который доставил его в Джидду. Здесь он застал адмирала Вэмисса, с которым совершил переезд через Красное море в порт Судан. Прежде чем отправиться вниз по Нилу в Каир, Лоуренс в Хартуме изложил свои впечатления Вингейту.
Сам Лоуренс оценивал создавшееся положение как многообещающее, пока у арабов в качестве военных советников находится несколько сведущих английских офицеров. Против посылки английских частей в Геджас он возражал, считая, что подобное мероприятие заставит выступить против шерифа ряд племен. Однако в данный момент его взгляды по обоим вопросам являлись взглядами меньшинства.
Это было вполне естественно, так как пессимизм всегда проявлялся больше в тылу, чем на фронте, а из европейских офицеров только один Лоуренс побывал на фронте. Остальные неизбежно поддавались тому настроению уныния, которое преобладало в Рабуге, и склонялись к мнению, что высадка английских частей является единственным верным выходом для предотвращения захвата Мекки турками. Естественная тенденция оценивать военную обстановку обычным стандартом приводила их к выводу, что арабская армия не была в состоянии оказать какое-либо серьезное сопротивление туркам. Последнее было, конечно, справедливым заключением, пока арабы пытались пользоваться обычными методами регулярной войны.
В результате совещания с Вэмиссом Вингейт отправил в Лондон телеграмму, в которой указал, что для удержания за собой Рабуга с помощью морских сил требуется еще по крайней мере одна бригада регулярных войск с артиллерией. Если же в этом будет отказано, то в качестве альтернативы он просил о присылке хорошо подготовленного отряда арабов численностью 5 000 человек, также с артиллерией. Учитывая возможность дальнейших препятствий и затяжек со стороны военного министерства, он добавил, что собирается отправить в Рабуг орудия, пулеметы и звено из четырех самолетов, на что разрешение уже имелось, а также начать организацию сил арабов.
Телеграмма Вингейта была встречена генеральным штабом в Лондоне как доказательство правильности той точки зрения, что всякая интервенция повлечет за собой неограниченную ответственность. Робертсон ухватился за телеграмму и, в частности, за выражение "требуется по крайней мере". 2 ноября он выдержал еще один бой в военной комиссии,[5] когда министры ему заявили, что, исходя из того, что происходило с Румынией и год тому назад произошло с Сербией, они пришли к заключению, что Англия будет представлять собою печальное зрелище в глазах всего мира, если позволит погибнуть от отсутствия помощи еще одному союзнику.
В дальнейшем Робертсон не без обиды в голосе жаловался на то, что подобные доводы, вызываемые моментом, было нелегко парировать. Он чувствовал, что из-за отсутствия доказательств справедливости обратного единственно, что оставалось делать, это строго придерживаться ранее сделанных выводов.[6]
Поскольку его положение еще было прочным, военная комиссия попыталась выйти из затруднения советом передать решение в подкомиссию, состоявшую из Эдварда Грея, лорда Керзона и Остина Чемберлена. В подкомиссии Грей обычно придерживался той точки зрения, что отклонять официальное мнение военного ведомства является нежелательным. Но сознание опасности положения в Аравии и возможных последствий пересилило сомнения двух других министров. После продолжительного обсуждения вопроса, которое Робертсон нашел "весьма неприятным", ему было предложено доложить, какие силы потребуются для того, чтобы удержать Рабуг от возможного наступления. Он нехотя согласился это сделать, хотя и добавил в виде предостережения, что "я никогда не смогу заставить себя подписать приказ об использовании английских войск для задуманных целей". Это являлось нескрываемой угрозой выйти в отставку, если только его стратегические замыслы будут принесены в угоду политическим соображениям, — угрозой, которая имела большой эффект в тот период войны, когда государственные деятели всех стран вследствие боязни крикливых протестов попадали в подчинение генералам.
Робертсон представил доклад, в котором он подчеркнул, что "мы должны быть настолько сильны, чтобы противостоять не минимальному, а максимальному количеству сил, могущих быть брошенными неприятелем". Исходя из этого, он определил потребное количество войск в две пехотные бригады, две артиллерийские бригады и два кавалерийских корпуса на верблюдах со вспомогательными частями — всего около 16000 человек. Поскольку даже по расчетам Робертсона в Геджасе имелось не более 15000 турок, это, несомненно, являлось «щедрой» оценкой, особенно если учесть, что задача отряда заключалась в обороне при поддержке орудий военных кораблей. Очевидно, что чем больше была цифра, означавшая количество необходимых для отправки войск, тем меньше было вероятия, что войска эти будут отправлены.[7]
Представленный доклад с предшествовавшей ему угрозой оказались достаточными, чтобы удовлетворить премьер-министра. Что же касается остальных министров, то их внимание было отвлечено политическими событиями, предшествовавшими падению правительства Асквита… Когда под руководством Ллойд-Джорджа сформировался новый военный кабинет, члены его, конечно, не имели никакого желания тотчас же вступать в конфликт со своим главным советником по военным делам из-за столь незначительного вопроса. К тому же и последние затруднения для Робертсона были устранены решением, которое было предложено со стороны арабов. Недаром Робертсон в последующие годы отдавал должное "вдохновению полковника Лоуренса" в осуществлении создавшейся в то время перемены в обстановке.
К тому моменту, когда Робертсон приготовил свой доклад, Мюррей сконцентрировал в Суэце две бригады, которые были готовы к отправке в Рабуг по получении приказа из Англии. Эти силы оставались там до тех пор, пока в конце января Мюррей не получил приказания отправить обратно во Францию целую дивизию.
На побережье Красного моря положение продолжало оставаться тревожным. В Медине турки печатали в большом количестве листовки о том, что вновь назначенный ими шерифом Али-Хайдар известил о своем намерении "вернуть арабов на истинный путь", а также о предстоящем прибытии из Европы турецких дивизий. Эти листовки, получившие широкое распространение, произвели громадный эффект. 1 декабря Фейсал сообщил в Джидду, что Фахри-паша вышел из Медины. Фейсал требовал подкреплений, но возникшие между братьями натянутые отношения и невнимание Али и Абдуллы к активным действиям делали его перспективу безнадежной.
