Любознательный дотошный паренёк заинтересовал коммуниста, который стал постепенно приобщать его к миру политики, разъяснять «с классовых позиций» подоплёку текущих событий в стране. Делалось это ненавязчиво, без определённого плана. Уго мог слушать его часами. Руис разрешил подростку пользоваться книгами из своей библиотеки, и тот за короткое время одолел толстые тома Руссо, Боливара, Макиавелли. Заинтересовали мальчика и работы венесуэльских марксистов Сальвадора де ла Пласа и Федерико Брито Фигероа.
Руис не упускал возможности обсудить с Уго содержание прочитанных книг, обратить внимание подростка на те события венесуэльской истории, которые ярко иллюстрировали стремление народа к свободе и социальной справедливости. Особенно часто обсуждались сложные перипетии Федеральной войны и особой роли в ней Эсекиэля Саморы, «выдающегося борца за народные права».
Ещё более захватывающей темой была судьба Майсанты. Руис написал о нём книгу под названием «Майсанта, последний флибустьер». Материалом послужили устные свидетельства современников, собрать и обобщить которые стоило больших усилий. Последние оставшиеся в живых ветераны из отряда Майсанты жили разрозненно, кто в труднодоступной амазонской сельве, кто на колумбийской территории. Книгу Руис заканчивал, находясь в тюрьме, что в глазах Уго придавало ей символическое значение: о партизане начала века написал партизан 1960-х годов. Это своего рода эстафета непримиримости, мужества, вызова олигархии. Кто следующий примет эстафету? Несмотря на просветительскую работу Руиса, которого Чавес всегда с уважением вспоминал как «мудрого человека и настоящего коммуниста», «интеллектуала из народа», подросток не проникся идеалами коммунистической идеологии. Не повлияли на него и друзья из «кружка Руиса», входившие в молодёжные ячейки КПВ. Сам Чавес неоднократно опровергал утверждения о своих марксистских политических корнях: «Я не могу сейчас претендовать на марксистское мировоззрение и заявлять себя марксистом. Я не читал “Капитал”. Я знаком с элементами марксистской теории, но в поверхностной форме». Лишь на десятом году своего президентства, в разгар всемирного экономического кризиса, Чавес взялся за серьёзное изучение работ Маркса. «Я принимаю марксизм, — заявил он публично. — Марксизм является наиболее передовой теорией, предложенной человечеству со времён Иисуса Христа».
На политические темы Уго говорил только с самыми близкими друзьями. Лицеист Энрике Кабальеро, который три года жил в доме семьи Чавесов в Баринасе и делил с Уго комнату, вспоминал о долгих ночных дискуссиях: «Мы начинали говорить о революции и заканчивали разговорами о Боливаре. С Уго это было неизбежно, он всегда говорил о Симоне Боливаре, Эсекиэле Саморе, Франсиско де Миранде, иногда сюда вторгались идеи и книги о марксизме, но мы всегда завершали беседы Боливаром». По словам Кабальеро, уже в то время Чавес был склонен к долгим сольным «выступлениям». Обычная беседа незаметно перерастала в монолог Уго: «Он говорил и говорил без отдыха. Много раз он, не давая себе отчёта в том, что я заснул, продолжал говорить».
Учителя и соученики Уго вспоминают о нём как об уравновешенном школьнике, внешне далёком от политических треволнений. В городском молодёжном центре на ролях активистов — «горячих голов» — были другие.
Впрочем, иногда Уго присоединялся к маршам протеста против войны во Вьетнаме, против репрессий «венесуэльской демократии» в отношении левомарксистской оппозиции, практики убийств её лидеров. Сохранились свидетельства, что в год очередных президентских выборов Уго — по дружбе — вместе с однокашниками участвовал в демонстрациях, занимался расклеиванием листовок в пользу кандидата от партии MAS (Движение к социализму) (Партия «Movimiento al Socialismo» (MAS) провела свой учредительный съезд в Каракасе в январе 1971 года. В 1973 году партия приняла участие в президентских и парламентских выборах. Кандидатом в президенты от неё был известный журналист Хосе Висенте Ранхель, который набрал чуть более четырёх процентов голосов.). Эта левая партия была «осколком» от компартии Венесуэлы. В MAS вошли те, кто был недоволен приверженностью компартии к сталинизму и ориентацией на КПСС. Пройдут годы, и «антисталинисты» Помпейо Маркес, Теодоро Петков и другие руководители-«масисты» станут непримиримыми врагами президента Чавеса.
Так или иначе, но в школьные годы политика для Уго оставалась на втором плане. На первом по-прежнему царил бейсбол. Тренировки и матчи были главным содержанием жизни. Венесуэльская команда, играть в которой мечтал Чавес, называлась «Navegantes del Magallanes» («Мореходы Магеллана»). Уго знал имена ведущих игроков, историю их спортивных достижений в Венесуэле и переходов в команды профессиональной лиги Соединённых Штатов, где они делали блестящую карьеру и зарабатывали миллионные состояния. Если он добьётся своего, сумеет проявить себя, то триумфальный путь на бейсбольные поля США ему гарантирован. Уго завёл тетрадь, в которую записывал результаты матчей, биографии звёзд, игровую статистику. Стены комнатушки, в которой он жил, разрисовал эпизодами бейсбольных поединков.
Девушки интересовали Уго меньше. Возможно, из-за категорического запрета матери сыновьям приводить домой подружек (novias). «В нашем доме я их не позволяла, — вспоминала донья Елена. — Если они и были, то где-то там, вне дома».
В марте 1967 года Уго пережил сильнейшее потрясение: в авиакатастрофе погиб его бейсбольный идол Исаиас Латиго Чавес. Уго воспринял эту смерть как личную трагедию, как крушение прежде гармоничного мира.
Постепенно расширялся круг друзей Уго. Это были друзьябейсболисты, соученики по лицею, члены просветительского кружка Руиса. Так сложилась неформальная «Группа Баринас». Хотя её участники тяготели к политике левых, это было далеко не главным. Почти все выходные и праздничные вечера приятели проводили вместе. «Я чувствовал себя с ними очень хорошо, — вспоминал Чавес. — Обычно мы сидели в молодёжном баре, который находился по соседству с моим домом, или ходили отдыхать в клуб “Noches de Hungria” или клуб “Capanaparo”, где пела Бетсаида Волкан, красивейшая женщина». Эти клубы в Баринасе не претендовали на исключительность: есть деньги на чашечку кофе, стакан сока, можешь чувствовать себя спокойно, ты — полноправный клиент.
В дружеской компании была очень кстати гитара-куатро Чавеса, под аккомпанемент которой он исполнял copias, баллады народно-героического характера. Уго любил импровизировать, сочиняя на ходу новые куплеты. Это тоже соответствовало традиции музыкальной культуры льянос — брать какой-нибудь исторический эпизод, поэтически осмыслять его и доводить до слушателей в драматизированной, выбивающей слёзы форме. Нередко Уго пел для друзей шлягеры модных в то время певцов, особенно эквадорца Хулио Харамильо. Клуб «Noches de Hungria» получил это экзотическое название не потому, что его хозяином был венгр. Сентиментальные слова песенки Харамильо «Ночи Венгрии» были у всех на слуху. В скучном Баринасе пылкие страсти в далёком Будапеште, на берегу голубого Дуная, воспринимались как дуновение романтики, как мечта о чём-то несбыточном. Владелец клуба сделал правильный выбор. Провинция живёт мечтами.
