Сименон не имел привычки грустить по оставленному месту, к этому приучили его путешествия. Только в это радостное утро уходить из дома было невыносимо тоскливо…
Поток беженцев прекратился, когда немцы были рядом. Сименона отпустили домой. Здесь уже были слышны разрывы снарядов, осколки врезались в ставни, стало ясно, что задерживаться в доме нельзя.
Семья скрылась в лесу вместе с другими жителями ближайших поселков. Однажды Сименон споткнулся, упал и почувствовал сильную боль в груди. Когда угроза нападения немцев миновала, и они вернулись домой, Жорж решил сделать рентген, ведь в груди что–то отчаянно кололо при каждом вздохе.
Врач долго осматривал его с озабоченным видом. Потом начал подробно расспрашивать, записывая что–то. Узнав, что отец пациента умер в сорок четыре года от грудной жабы, помрачнел.
— У меня что–то с ребрами? — понял Сименон, — Я так и думал, что сломал ребро!
— Все гораздо серьезней, — тяжко вздохнул врач. — У вас серьезная болезнь сердца. Вы курите?
— Да.
— Вы пьете? Вы много работаете?
— Да. Да, да!
— Ни курить, не притрагиваться к спиртному вам больше не придется. — Доктор посмотрел с сожалением на больного. — Писать вам тоже нельзя. И никаких сексуальных отношений.
— Я… Я так плох? — растерялся Жорж, получив безаппеляционный приговор.
— У вас сердце старика. Два года жизни, при условии, что будете исполнять все предписания. — Огласил приговор врач и крикнул вслед вылетевшему из кабинета мужчине:
— Да! Ходить старайтесь медленно!
Сименон ощущал себя, как под наркозом — приговор врача звучал, словно сквозь вату и весь он был легкий, бестелесный, не чувствовавший ни рук, ни ног, ни боли в груди. Зашел в бистро и вместо привычного бокала белого вина попросил минералку. Смотрел на прозрачный стакан с невыразимой тоской. Минералка! Это и есть конец.
Он чувствовал себя смертельно больным стариком — счетчик тикал, приближая печальный конец. Но вытерпел «диету» не долго — разозлился, послал к чертям все врачебные предписания и стал наслаждаться каждым часом на полную катушку. Написал семь романов, встречался с женщинами, подолгу возился с сыном, наблюдая за ним и вспоминая свое детство. Как благостны дни прощанья! Как любил Сим своих близких, каждую травинку, каждый восход солнца, свое чудесное, словно вместившее весь мир, гнездышко…
Как ни ждали Сименоны, что война минует их, настал день, когда немцы оккупировали побережье и заняли их дом. Бросив хозяйство, семья спешно уехала в Бельгию. Остановились в Фонтене и вскоре приобрели большую виллу на побережье. Огород, коровы, конюшня, осел, пони для Марка, утки, куры, бараны. Устроились основательно, словно немцы прекратили войну и не грозились войти в Бельгию, а сам Сименон не доживает последний, отведенный ему врачом, срок.
Местный доктор, посмотрев снимки, посоветовал Сименону обратиться к лучшему рентгенологу в Париже.
Нет проблем! Известность Сименона позволяла ему рассчитывать на услугу любого первоклассного специалиста.
Осмотрев пациента, знаменитый доктор с полной серьезностью произнес:
— Вы попали в руки дурака.
Сименон молчал, потеряв в эти мгновения способность ясно мыслить. А рентгенолог держал паузу. Наконец спросил:
— Надеюсь, трубка у вас в кармане?
— Да, — краснея, признался больной.
— Набейте ее и закурите. — Распорядился доктор. Глаза у него были веселые и доброжелательные.
— У вас есть друзья в Париже?
— Да.
— Возвращайтесь к ним и устройте шикарный ужин в лучшем ресторане. Закажите доброго старого вина.
— А как же «сердце старика»?
— Забудьте обо всем.
Это был веселый пир — вместо собственных поминок Сим праздновал второе рождение.
Война приближалась. Семье Сименонов приходилось еще несколько раз сниматься с места, уходя от немцев. Они жили в крестьянских фермах, отелях, замках и осели в деревушке Сен — Месмен в Верхней Вандее.
Здесь снова обзавелись хозяйством, садовником, конюшней. Жорж вставал в пять, что бы подоить коров и позавтракать жирным супом или бифштексом, как это делали фермеры. Он даже посылал друзьям в Париж сливочное масло из своего хозяйства. И продолжал активно писать — так прошли счастливые два года.
Но как не далеки были от деревенской жизни отзвуки политических баталий, фронт грохотал все ближе. Немцы заняли Голландию. Было ясно, что идиллию спрятавшегося от бурь уголка, сохранить не удастся.
Надо было уезжать, но куда?
Размышляя об этом, Сименон отдыхал после обеда в маленьком флигеле и ждал Буль. Ровно в три она приходила будить Маленького хозяина с огромной чашкой горячего кофе, которую называла «ночным горшком». Целых двадцать лет они поддерживали самые тесные эмоциональные и сексуальные отношения, которые все еще оставались тайной для Тижи.
Это неведение ревнивой женщины кажется невероятным. Ведь Сименон изменял ей регулярно, иногда по нескольку раз на день с Буль и многими другими женщинами. Он любил Тижи, но порывы страсти к жене стали редкими.
И вот тайное стало явным. Чашка кофе, принесенная Буль дымилась на столе, а оба они — Буль и ее Маленький господин находились в жарких, вполне откровенных объятиях. Дверь, которую они не имели обыкновения запирать, распахнулась — на пороге стояла прямая и суровая Тижи, одетая как всегда в бежевую спецовку. Никакой сцены. Мгновение она смотрела на изменников округлившимися глазами. Потом четко сказала мужу прокурорским голосом:
— Когда оденешься, спустись в сад поговорить со мной.
Сим вышел к жене, виновато опустил глаза. Тижи успела осмыслить ситуацию:
— Ты доставишь мне удовольствие, если немедленно выкинешь эту девку за дверь.
— «Эту девку»! — Дрожащими от возмущения губами повторил Жорж. — Она не уйдет! Ни за что!
— Если она останется, уйду я. — В голосе Тижи звучал металл.
— Милая, прости меня, но ты должна была понять…Это не распущенность, это физиологическая потребность…Мне необходимо менять женщин.
— Хорошо, что ты, наконец, признался в этом! Выходит, мои подозрения были не напрасны…И все эти девки… — Тижи стала перечислять женские имена, муж только согласно кивал годовой. Он исповедался во всех изменах, не упустив и того, что был близок с лучшими подругами жены.
— Я всегда сохранял определенную свободу, пусть обманом. Теперь я возвращаю тебе твою свободу. Мне надоело врать и выкручиваться.
Они нашли приемлемую формулу совместной жизни: Тижи, прервав с Жоржем супружеские отношения, отныне не посягала на его свободу. Но развода не будет — семья останется прежней.
