Ознакомительная версия.
«Ко мне поначалу некоторые относились с иронией. Больше всего доставалось во время строевой подготовки. Когда я маршировал отдельно, все со смеху покатывались. На моей нескладной фигуре шинель висела нелепо, сапоги смешно болтались на тонких ногах. Когда первый раз пошли всей батареей в баню, я разделся и все начали хохотать. Я всегда знал, что некрасивый. Глиста в обмороке. Худой, длинный и сутулый. Но я нисколько не обижался. Про себя я злился, но в то же время смеялся вместе со всеми. Что меня и спасало от дальнейших насмешек…
О жизни родных я знал всё до подробностей. Письма получал больше всех на батарее. Многие мне завидовали. Писали мне отец с матерью, тётки, друзья и даже соседи…»
В декабре 1939 года грянула война с Финляндией. Наш герой, как и многие его сослуживцы, написал заявление: «Хочу идти в бой комсомольцем». Однако участвовать в боевых действиях зенитной батарее Никулина так и не привелось. Они находились под Сестрорецком, охраняя воздушные подступы к Ленинграду, а почти рядом с ними шли тяжёлые бои по прорыву обороны финнов — линии Маннергейма. Именно в то время он сильно обморозил себе ноги — когда тянул линию связи от батареи до наблюдательного пункта. 12 марта 1940 года война с Финляндией закончилась.
Одним из увлечений Никулина ещё со школьных времён было коллекционирование анекдотов (собирать он их начал с 1936 года). К началу армейской службы в его обширной коллекции было уже около 600 анекдотов на самые различные темы. И в армии с ним произошёл такой случай. Некий старослужащий Гусаров поспорил с ним на десять пачек папирос «Звёздочка», кто больше из них знает анекдотов. Условия спора были такими: один начинает и если другой этот анекдот знает, то надо начинать другой. Начал Гусаров. Однако наш герой стал прерывать его после каждого анекдота: знаю, знаю… Гусаров не выдержал и отдал право рассказа сопернику. И Никулина понесло. В течение двух часов (!) он рассказывал анекдоты, и ни один из них Гусаров не знал. Так продолжалось до четырёх утра, причём к этому времени наш герой не дошёл и до половины своей коллекции. Все, наблюдавшие за этой дуэлью, уже устали смеяться и стали постепенно, один за другим, засыпать. Наконец не выдержал и сам Гусаров. «Ладно, кончай травить, я проиграл», — заявил он и обессиленный свалился на кровать.
На втором году службы Никулин заболел плевритом, и его после лечения в госпитале на время перевели с батареи санитаром в санчасть. Там он пробыл около года, после чего вернулся. А в апреле 1941 года стал готовиться к демобилизации. Но попасть домой было не суждено. 22 июня 1941 года началась война.
Никулин рассказывает: «Я тогда служил под Репином. С утра 22 нюня мы с моим приятелем Боруновым получили свои солдатские 10 рубликов, взяли бидончик и пошли за пивком. Помню, оно стоило что-то около 2 рублей. Идём себе спокойно, как вдруг женщины прямо накинулись на нас. Обступили и давай расспрашивать: „Солдатики, а это правда, что война началась, правда, что немцы на нас напали?“ И тут в 12 часов выступление Молотова по радио, все вопросы сами по себе отпали. Какое тут к чёрту пиво, мы ноги в руки — и бегом на батарею. В первый же день мы из своих 85-миллиметровых орудий открыли по немецким самолётам огонь. Эти гады закидывали Финский залив глубинными минами. Мы тогда ни одного не сбили, а вот наши соседи один самолёт всё-таки завалили…»
До весны 1943 года Никулин воевал в составе зенитной батареи под Ленинградом. Дослужился до звания старшего сержанта. Затем заболел воспалением лёгких и попал в Ленинградский госпиталь. Пролежал там две недели, после чего был определён в 71-й отдельный дивизион, который стоял под Колпином. Однако в новую часть так и не прибыл — его контузило взрывом снаряда. И вновь — госпиталь, лечение. После выздоровления его отправили в 72-й отдельный зенитный дивизион всё под тем же Колпином.
Никулин вспоминает:
«Не могу сказать, что я отношусь к храбрым людям. Нет, мне бывало страшно. Всё дело в том, как этот страх проявляется. С одними случались истерики — они плакали, кричали, убегали. Другие переносили внешне спокойно…
Но первого убитого при мне человека невозможно забыть. Мы сидели на огневой позиции и ели из котелков. Вдруг рядом с нашим орудием разорвался снаряд, и заряжающему осколком срезало голову. Сидит человек с ложкой в руках, пар идёт из котелка, а верхняя часть головы срезана, как бритвой, начисто…
Каждый раз, когда на моих глазах гибли товарищи, я всегда говорил себе: „Ведь это же мог быть и я“.
Служил у нас чудесный парень, Герник. Как-то ночью над нашей позицией пролетел самолёт и сбросил небольшую бомбу примерно в сорока–пятидесяти метрах от того места, где спал Герник. Бомба взорвалась, и крошечный осколок пробил ему голову, угодив прямо в висок. Так во сне Герник и умер. Утром будим его, а он не встаёт. Тогда и заметили маленькую дырочку. Положи он голову на несколько сантиметров правее — остался бы жив.
А смерть командира орудия Володи Андреева… Какой был великолепный парень! Песни пел замечательные. Стихи хорошие писал и как нелепо погиб. Двое суток мы не спали. Днём отбивались от эскадрилий „Юнкерсов“, которые бомбили наши войска, а ночью меняли позиции. Во время одного переезда Володя сел на пушку, заснул и во сне упал с пушки. Никто не заметил, и пушка переехала Володю. Он успел перед смертью только произнести: „Маме скажите...“»
Победу Никулин встретил в Прибалтике. Однако домой попал не скоро. Демобилизацию проводили в несколько этапов, и до него очередь дошла только через год после окончания войны. Он уволился из армии 18 мая 1946 года. Самое интересное, что когда он прямо с Рижского вокзала позвонил домой, то взявший трубку отец предложил ему… встретиться на стадионе. В тот день «Спартак» играл очередной матч с «Динамо».
Вернувшись на гражданку, Никулин едва не женился. У него была любимая девушка, которая дождалась его с фронта и, кажется, неплохо к нему относилась. Они встречались почти каждый день, и он уже, на правах родственника, вошёл в её дом. Единственное, что удерживало нашего героя от решительного шага, это — отсутствие жилья. Однако его дядя, узнав об этой проблеме, разрешил ему вселиться в одну из своих пустующих комнат. После этого уже ничто не удерживало Никулина от того, чтобы сделать предложение руки и сердца. Однако…
Ю. Никулин вспоминает:
«В тот вечер, когда я попросил её руки, она сказала:
— Приходи завтра, я тебе всё скажу.
На следующий день, когда мы встретились на бульваре, она, глядя в землю, сообщила, что меня любит, но по-дружески, а через неделю выходит замуж. Он лётчик, и дружит она с ним ещё с войны, просто раньше не говорила. Поцеловала меня в лоб и добавила:
Ознакомительная версия.
