Ознакомительная версия.
Борис Савинков начал действовать.
В это же самое время Маяковский завершил свою новую поэму Он создавал её в течение всех семи месяцев 1917 года. И названа она была не случайно точно так же, как опубликованное в 1904 году стихотворение Максима Горького – «Человек». Поэма «Война и мир», как мы помним, завершалась так:
«Смотри,
мои глазища —
всем открытая собора дверь.
Люди! —
любимые,
нелюбимые,
знакомые,
незнакомые,
широким шествием влейтесь в двери те.
И он,
свободный,
ору о ком я,
человек —
придёт он,
верьте мне,
верьте!»
А ведь именно этот Человек (с большой буквы) воспевался Горьким, который говорил о нём в самом начале своего стихотворения:
«Идёт он, орошая кровью сердца свой трудный, одинокий, гордый путь, и создаёт из этой жгучей крови – поэзии нетленные цветы… и, каждым шагом украшая жизнь, как солнце землю щедрыми лучами, – он движется всё – выше! и – вперёд! звездою путеводной для земли…».
А Маяковский начинал свою новую поэму с торжественного прозаического заявления о том, что он примирился с солнцем:
«… солнца ладонь на голове моей».
Затем следовало признание (тоже прозаическое), что Любовей у автора поэмы было невероятное количество, и что им он посвящает эту книгу:
«Дней любви моей тысячелистное Евангелие целую».
Далее шли стихотворные строки, в которых Маяковский задавал вопрос:
«Солнце снова
зовёт огневых воевод.
Барабанит заря,
и туда,
за земную грязь вы!
Солнце!
Что ж,
своего
глашатая
так и забудешь разве?»
Маяковский как бы выбирал между теми, о ком говорили Горький и Мережковский. И остановился между Человеком и Хамом. Назвав себя «новым Ноем», «огневым воеводой» и «глашатаем солнца», то есть Человеком, несущим людям огонь Солнца, тот самый огонь, который даёт людям жизнь, поэт, таким образом, как бы становился Человеком, про которого Горький писал:
«Вооружённый только силой Мысли, которая то молнии подобна, то холодно спокойна, точно меч, – идёт свободный, гордый Человек далёко впереди людей и выше жизни, один – среди загадок бытия, один – среди толпы своих ошибок… и все они ложатся тяжким гнётом на сердце гордое его, и ранят сердце, и терзают мозг, и, возбуждая в нём горячий стыд за них, зовут его – их уничтожить».
Так говорил Горький, воспевая своего героя – Человека с большой буквы.
Маяковский дал этому Человеку имя. Своё имя. И свою биографию. Поэтому первая глава поэмы названа им по-евангельски: «Рождество Маяковского». Сразу после названия следует прозаическая фраза, которая явно должна была опровергнуть стихи, которые шли за нею. Вот эта фраза:
«Пусть, науськанные современниками, пишут глупые историки: „Скушной и неинтересной жизнью жил замечательный поэт“».
Обратим внимание, что, оскорбительно назвав своих будущих биографов, («товарищей-потомков») «глупыми», свою стихотворную биографию Маяковский стал сопоставлять с фактами жития Иисуса Христа.
Своё самовозвеличивание поэт объяснил так:
«Как же
себя мне не петь,
если весь я —
сплошная невидаль,
если каждое движение моё —
необъяснимое чудо».
«Необъяснимо чудесно» устроено и тело поэта (об этом сообщается в главе «Рождество Маяковского»): у него «прекрасные» руки и язык, «драгоценнейший» ум и «необычайнейшее» сердце.
Совершенно неожиданно в поэме возникают «Булочная» и «Сапожная», в которых священнодействует стихотворец. Сразу вспоминаются строки, которые вскоре появятся в «Я сам»:
«Пропагандист. Пошёл к булочникам, потом к сапожникам…»
Как мы помним, о том, чем конкретно занимался юный Володя Маяковский, оказавшись среди московских булочников и сапожников, документальных свидетельств нет. Но повзрослевшему поэту, видимо, очень хотелось, чтобы булки и сапоги украсили его биографию. И он возвещает:
«Что булочник?
Мукой измусоленный ноль…
Сапожник.
Прохвост и нищий».
Но когда к ним приходит поэт Маяковский, они преображаются. Булочник…
«… играет. Всё в него влюблено».
Сапожник…
«Он в короне.
Он принц.
Весёлый и ловкий».
Почему? Да потому что Маяковский, как горьковский Данко, освещавший своим сердцем дорогу людям, развернул своё красное знамя:
«Это я
сердце флагом поднял.
Небывалое чудо двадцатого века!
И отхлынули паломники от гроба господня.
Опустела правоверными древняя Мекка».
Поэт не просто приравнял себя к Иисусу Христу, он поставил себя чуточку выше. От главного персонажа «Нового Завета» герой поэмы «Человек» отличается, пожалуй, только тем, что вновь (в который уже раз) оказался неудачником в любви. Из всех многочисленных людских занятий, увлечений и ремёсел герой поэмы «Человек» признаёт лишь два: он – неотразимый герой-любовник, и он необыкновенный поэт, «бесценных слов транжир и мот». И он же – человек, которого не любит та, кого любит он.
Эти две темы у Маяковского той поры переходили из стихотворения в стихотворение, из поэмы в поэму. Неудивительно, что Лили Брик с таким негодованием встретила очередной любовный перепев в его «Дон Жуане».
Вспоминается и стихотворение 1916 года, названное «Себе, любимому, посвящает эти строки автор». Завершается оно так:
«Пройду,
любовищу мою волоча.
В какой ночи
бредовой,
недужной,
какими Голиафами я зачат —
такой большой
и такой ненужный?»
Вторая глава поэмы, названная «Жизнь Маяковского», об этой жизни рассказывает так:
«Загнанный в земной загон,
влеку дневное иго я.
Ознакомительная версия.
