Ознакомительная версия.
Анархия – это свобода. Так учил Кропоткин. Его с полным основанием можно причислить к ярко выраженным персоналистам. Человеческая личность была для него высшей ценностью.
У Кропоткина личность выступает как малая часть и в то же время самостоятельный и равноправный партнер не только общества, но и Вселенной. Это утверждал и Достоевский, но с одним существенным отличием: он верил в Бога, тогда как князь был атеистом.
Одна из важнейших целей религиозного мировоззрения – дать основания нравственности. Не только высказать некие этические нормы, но и утверждать их абсолютный характер, их высшее происхождение. Научное мировоззрение Кропоткина тоже основывалось на «сверхчеловеческом» происхождении нравственности, но не от Господа, а от природы. Достоевский, как известно, утверждал: если люди отрекутся от Бога, то вольно или невольно поставят себя на его место и станут жить по принципу «все дозволено» в неутолимой жажде личных материальных благ. Человеческая жизнь оборачивается потребительством без нравственных идеалов.
Чем же возразил Кропоткин на этот довод? Самым убедительным образом, действием, собственной жизнью. Но он пытался исследовать проблему нравственности и с научных позиций. В этих исканиях он не был первым. Еще Чарлз Дарвин и Герберт Спенсер исследовали естественные истоки чувства добра, взаимопомощи. Известный ботаник Андрей Бекетов, с которым в молодые годы дружил Петр Кропоткин, писал о «взаимодействии» в природе. Очень сильное впечатление произвела на Кропоткина опубликованная в научном журнале речь петербургского профессора зоолога Карла Федоровича Кесслера «О законе взаимной помощи». По утверждению Кесслера, «взаимная помощь – такой же естественный закон, как взаимная борьба; но для прогрессивного развития видов первая несравненно важнее второй».
Еще во время своих трудных сибирских путешествий Кропоткин впервые задумался: в чем же заключается борьба за существование? В степях Южной Сибири он видел процветающие многочисленные колонии грызунов, свистом оповещавших друг друга о приближении опасности. На его глазах десятки тысяч косуль форсировали могучий Амур, держась стадами. Немало известно случаев, когда вожак обезьян, рискуя жизнью, защищает своих подопечных. А отчаянная самоотверженность самок, спасающих детенышей?
Множество подобных примеров собрал Петр Алексеевич в своей книге «Взаимная помощь как фактор эволюции». Он показал, что в трудных природных условиях происходит общее ослабление той части данного вида, которая выдержала испытание «Никакая прогрессивная эволюция видов не может быть основана на подобных периодах острого соревнования», – сделал он вывод. И продолжил: «А потому объединяйтесь – практикуйте взаимную помощь! Она предоставляет самое верное средство для обеспечения наибольшей безопасности, как для каждого в отдельности, так и для всех вместе; она является лучшей гарантией для существования и прогресса физического, умственного и нравственного. Вот чему учит нас Природа; и этому голосу Природы вняли все те животные, которые достигли наивысшего положения в своих соответственных классах. Этому же велению Природы подчинился и человек – лишь вследствие этого он достиг того положения, которое мы занимаем теперь».
Кропоткин обобщал данные науки: «Любовь, симпатия и самопожертвование, конечно, играют громадную роль в прогрессивном развитии наших нравственных чувств. Но общество… зиждется вовсе не на любви и даже не на симпатии. Оно зиждется на сознании – хотя бы инстинктивном – человеческой солидарности взаимной зависимости людей. Оно зиждется на бессознательном или полуосознанном признании силы, заимствуемой каждым человеком из общей практики взаимопомощи; на тесной зависимости счастья каждой личности от счастья всех и на чувстве справедливости».
Выходит, сама природа учит людей добру, сочувствию, справедливости. Но каким образом она это делает? Американский генетик Добржанский предположил, что существуют молекулярные структуры, которые передают по наследству признаки, полезные для вида, популяции, сообщества организмов даже в ущерб индивидам. Советские ученые В.П. Эфроимсон и Б.Л. Астауров, опираясь на идею Кропоткина, привели ряд доказательств врожденного характера, некоторых черт социального поведения. Однако до сих пор эту закономерность все-таки нельзя считать безупречно обоснованной.
В одном Кропоткин безусловно прав: взаимопомощь в самых разных формах является важнейшим качеством для всего живого, в значительной мере определяя прогрессивную эволюцию видов, а у животных – цефализацию (развитие головного мозга). Это проявляется уже во взаимном «тяготении» полов, а также в заботе родителей о потомстве, обучении, объединении в сообщества. Вряд ли тут дело в молекулярных закономерностях Наследственные качества и признаки, конечно, играют свою роль, но скорее всего не в виде некоего «гена дружелюбия, сочувствия» или чего-то подобного.
Каждое живое существо, каждый из нас представляет собой содружество множества самых разнообразных клеток и органов. Когда, они находятся во взаимной гармонии, взаимопомощи, человек жив и здоров. Когда согласие нарушается, наступает болезнь и смерть. Наш мозг, например, объединяет 10 миллиардов нервных клеток, делающих совместную работу. Каким образом, каким чудом смог организоваться такой великолепный ансамбль?
На этот вопрос Кропоткин ответил в самом общем виде так: «Если мы знаем что-либо о Вселенной, о ее прошлом существовании и о законах ее развития; если мы в состоянии определять отношения… между расстояниями, отделяющими нас от Млечного Пути и от движения Солнца, а также молекул, вибрирующих в этом пространстве, если наука о Вселенной возможна, это значит, что между этой Вселенной и нашим мозгом, нашей нервной системой и нашим организмом вообще существует сходство структуры».
Исходя из этого положения, которое соответствует античному единству космос-микрокосм (в индуизме Брахман-Атман), Кропоткин возражал против идеи Спенсера о неизбежности непознаваемого: «В природе нет ничего, что не находит себе эквивалента в нашем мозгу – частичке той же самой природы». Следовательно, делал он вывод, нет оснований утверждать, будто что-то «должно всегда оставаться неизвестным, то есть не может найти своего представления в нашем мозгу».
Надо отметить одну существенную некорректность этих рассуждений Петра Алексеевича. Убеждение в том, что нет ничего непознаваемого, – тоже гипотеза, основанная на вере. Для естествознания и то, и другое мнение не имеют принципиального значения. Это проблема философская. Как проблема бытия или небытия Бога – религиозная, философская, но не научная. Отвергать религию как «излишество», конечно, можно. Только придется согласиться, что это излишество сопровождало человечество на протяжении многих десятков тысячелетий, включая труднейшие времена ледниковых эпох. Значит, в этом была насущная потребность; значит, это необходимо…
Ознакомительная версия.
