Анатолий Вишневский - Перехваченные письма

С удовольствием вспоминаю ваш краткий визит в Фавьер и наши редкие встречи в городе[359].

Наконец, получила ваше письмо. Вы ошибаетесь — никакого гнева. Это было хуже — я была огорчена, ибо все идет прахом и мне кажется, что вашим многочисленным соседям удалось добиться, чтобы вам опротивела шестая часть света.

Вы благодарите за «тетрадь»??? Их было три.

С «моей» стороны, я считала бы наиболее разумным, чтобы «ваша» сторона предложила Карлинскому опубликовать прозу Б. П., вот уже несколько лет полностью готовую и проверенную. В противном случае, она рискует остаться в таком же виде до дня бракосочетания вашего последнего внука. Я больше не верю (в этом смысле) в лишенные заинтересованности действия ни с вашей стороны, ни со стороны Жоржа Нивы. У вас есть множество других забот. Подумайте об этом, прошу вас.

Степан, пора кончать.

Большой привет и все мое сочувствие Анне[360]. Повторяю ей слова Надежды Яковлевны, когда умер муж ее знакомой: «Передайте ей, что я завидую, что ее муж прожил долгую и хорошую жизнь среди своих близких, что он умер на их руках и что жена будет знать то место, где он будет похоронен. Этого счастья мне не выпало».

Ни Н. Я. об Осипе, ни я о моем отце (нас много) этого «счастья» не имели.

31 августа 1999

Дорогой Петр Алексеевич, я разыскиваю кого-нибудь, кто мог бы сообщить сведения о моем сводном брате Дмитрии Николаевиче Татищеве, которого я никогда не знал лично. Я нашел ваш адрес в Интернете и решил написать вам в надежде, что вам может быть что-нибудь известно о нем.

Мы с вами принадлежим к разным ветвям рода Татищевых — пишу на случай, если у вас нет этих сведений. У Степана Лазаревича Татищева (1610–1643) было три сына: Юрий, Алексей и Михаил. Алексей был дедом Василия Никитича Татищева (Ваша линия). Моя линия идет от Михаила.

Ваш дед принадлежал к четырнадцатому поколению рода Татищевых со времен Василия Юрьевича (1400) и к тридцать второму поколению, если считать от Рюрика.

19 октября 1999

Дорогой Борис Николаевич, вчера (в воскресенье) я, как обычно, виделся с моей тетей Татей Шевцовой (Ламсдорф). Я задал ей вопрос о Дмитрии Николаевиче Татищеве, и вот что она мне рассказала. Дмитрий Татищев был сыном Софьи Татищевой (урожденной Шевцовой), сестры мужа Тати Дмитрия Шевцова. Он был женат на Кэтрин Ван Ренселер. Однажды они попали в автомобильную катастрофу в Калифорнии, в которой Дмитрий погиб. Кэтрин выжила, впоследствии снова вышла замуж…

Если вы захотите связаться с ней, я должен попросить ее разрешения дать вам ее адрес и номер телефона. Искренне ваш Петр А. Татищев

7 декабря 1999

Дорогой Борис Николаевич, я не забыл о вас, но я до сих пор не получил ответа на мое письмо Кэтрин. Возможно, ей уже просто не по силам снова открывать эти старые двери…

Всего наилучшего. Петр Татищев

7 апреля 1981

Татьяна Шапиро живет в Москве — Татьяна Акимовна Штейнберг, вдова востоковеда Евгения Львовича Штейнберга, с которым я очень дружила. Поплавский просил меня разыскать ее в Москве, и так получилось, что мы вместе встречали 1935 Новый год в Союзе писателей, она сидела напротив меня, но мы не знали друг друга до 1936 года. Подружились в 1957 году.

Б. Закович (Пуся), сын зубного врача, неудачник, недотепа, состоял при Поплавском как слушатель, свободный в любой момент. Ни тогда, ни в 1972 году, когда я с ним встретилась, не нашла в нем ни значительности, ни глубины.

Наталья Ивановна в последние годы болела панкреатитом. В конце августа 1984 она внезапно почувствовала сильные боли, легла в больницу — и через неделю умерла…

Гебешники в штатском в немалом числе толпились на ее похоронах, высматривая. Из них же несколько пришли описывать квартиру под видом «стажеров нотариуса». Двоюродному брату Н. И. на допросе сказали: «Мы все о ней знаем, давно ее пасем, и знаем, где лежала у нее каждая вещь».

Хвастают! Знали да не все.

Неуловимая! — ушла от них… И с поздним оскалом лязгали о ней в газетах.

На Пасху у Степана в доме всегда было много гостей. Сначала — с двух до пяти — за обедом собиралась семья. А позднее приходили друзья, почти все русские, беседовали и ужинали. Иногда между обедом и ужином забегали приятели детей — отведать пасхи и кулича. Анн и сейчас скрупулезно соблюдает этот обычай, только членов семьи стало больше — появились супруги детей и внуки. И нет Степана.

В 1984 году две вещи показались мне необычными. Во-первых, Степан ужасно похудел. А во-вторых, водка была ненормально слабой — как это было однажды, когда мы с Мариной и Ирэн, говоря по-французски, обедали в ресторане гостиницы «Россия» в Москве. Я сказал ему об этом, и, к моему удивлению, он воскликнул, всплеснув руками: «Я купил ее у Леклерка, эти жулики, наверно, разбавили ее водой». Больше ничего не было сказано.

И только в конце июня Анн сообщила нам по телефону, что у Степана — тяжелая форма рака и что его только что прооперировали. Операция прошла хорошо.

После операции Степан чувствовал себя усталым и не хотел никого видеть, кроме жены и детей. Он не мог нормально есть. Позднее я узнал, что он отодвинул дату операции, чтобы закончить учебный год и без спешки принять экзамены.

Осенью на какое-то время ему стало лучше. Мы виделись даже чаще, чем обычно. В конце ноября он был у нас на семейном празднике, мы отмечали день рождения отца. Степан не отказывался от вина и пил, как все, но Анн это не нравилось.

Весной 1985 года заболел отец, и его положили в больницу Сен-Луи, в отделение, которым заведовала Дуду, одна из двух сестер Анн. Очень скоро стало ясно, что его сильно тяготит отрыв от привычного окружения, и однажды Дуду, которая его знала и любила, сказала, что отца надо бы поскорее забрать из больницы. Однако Иветт, у которой он жил, отказывалась взять его домой. Я думаю, она понимала, что он очень ослабел, и боялась, что он умрет у нее.

Дом и образ жизни Степана делали более удобным переезд отца к нему, в Фонтеней-о-Роз, а не к нам. Он прожил там около двух месяцев. За ним ухаживала медицинская сестра, которая приходила дважды в день. А потом мы с Ирэн перевезли его в Орсэ, в дом для престарелых при больнице «La Futaie».