Наши дети — даже самые маленькие — тоже не были безучастны к судьбе челюскинцев.
Когда ребенок говорит, что он «боялся весны» (а ведь мы знаем, с каким нетерпением и с какой радостью все Дети мира обычно ждут весны), это значит, что весна грозила ребенку каким-то личным горем.
Я уверен, что очень немногие профессиональные поэты могли бы отозваться на далекое от них событие такими горячими, такими непосредственными стихами.
Как прекрасен этот неожиданный переход от глубокого отчаяния к радости и торжеству в стихах маленького поэта:
Как боялся я весны…
Зря боялся я весны:
ЧелюскИнцы-дорогИнцы,
Все равно вы спасены!
В этих стихах чувствуется настоящий детский голос, искренний и звонкий.
2
Мне кажется, никогда и нигде нельзя было встретить среди ребят такого множества стихотворцев и прозаиков, как в нашей стране и в наше время. Правда, и в пору моей юности в каждой гимназии был обязательно свой поэт, чаще всего самонадеянный рифмоплет, выступавший с декламацией на всех торжественных, актах и вечерах.
Но такие поэты-лауреаты были украшением только классических гимназий и кадетских корпусов. В школе, где учились дети «простых» людей, — в городском училище и * сельской школе, — стихописанием занимались редко. Может, там и были никому не ведомые сочинители песен или частушек, но это было творчество устное, которое трудно поддается учету.
Сейчас вы не найдете класса без своих поэтов и прозаиков.
У нас нет больше ни гимназий, ни кадетских корпусов. Все дети учатся в «единой советской трудовой школе». И эта школа необыкновенно богата поэтическими дарованиями. На детский литературный конкурс, организованный Ленинградским советом, было представлено около 12 000 рукописей.
Чем объяснить такой урожай?
Мало сказать, что воздух революции рождает поэтов и героев.
Должны быть еще какие-то простые, конкретные причины. А их-то не так легко установить.
Может быть, это влияние наших обыкновенных школьных «стенгазет» с отчетами о лагерях и с шуточными стихами.
Может быть, это влияние радио, выездных концертов и спектаклей в колхозах и заводских клубах.
А вернее всего, расцвет школьной поэзии — прямое следствие того демократического объединения городских, окраинных и деревенских ребят, которое стало возможным только в советской школе.
У одних ребят в этой школе есть какие-то наследственные книжные навыки, у других еще жива традиция народной песни или частушки.
Я думаю, что это хорошее сочетание. Оно много обещает в будущем.
На одном из детских собраний я слышал, как читали свои стихи разными голосами и разным говором ленинградские, пригородные и деревенские, вологодские ребята.
Один из школьников, недавно приехавший из колхоза, читал такие стихи про старую русскую деревню:
Избенка наша маленька,
В ней сыро и темно,
Я не один у маменьки,
Нас семеро былО.
Другой мальчик, из интеллигентской семьи, торжественно скандировал:
…И над вершиной Кара-Дага
Летают горные орлы,
И Чертов Палец, точно шпага,
Вонзен средь неба синевы.
Я слушал обоих и думал о том, как несовместимы были бы раньше, в годы моего детства, эта «избенка маленька» и «вершина Кара-Дата».
Не знаю, из всех ли ребят, которые сидели передо мной на собрании, выйдут настоящие поэты.
Но сейчас они учатся в какой-то новой поэтической школе, — в единой советской трудовой поэтической школе.
3
Мы все знаем, что наши школьные библиотеки еще не очень богаты. Ведь наша детская литература молода, как наша революция. Тем удивительнее видеть, что у нас есть ребята, рядовые советские школьники, которые сами находят пути к подлинным богатствам мировой культуры.
Мы еще не успели ввести их в права наследства, а они уже выбирают из большой литературы для себя то, что им нужно на сегодняшний день.
Им нужна героическая эпопея, нужна трагедия, нужна комедия нравов, философская лирика, баллада.
И нужно им все это потому, что их занимают серьезные, ответственные темы.
«Человек все победит» — так называется драма в шести частях, написанная школьником, которому двенадцать лет.
Тема не новая. Она легла в основу множества весьма холодных и дидактических аллегорий. Но автор шестиактовой драмы верит в эту тему всерьез, как верит в нее революция.
Поэтому у него возникают не схематические, а живые и причудливые образы — наивные, но зато величественные. «Действующие лица драмы»: лев — царь; Парамона — царь Вестигмона и брат льва (необходимое примечание автора: «Вестигмон — дружественное льву царство»), тигр, слон, лиса, человек, жена человека, заяц — гонец из Вестигмона, звери, собаки.
Вот несколько стихов, показывающих, как говорят и ведут себя эти разнообразные действующие лица.
Действие пятое
Поляна, окруженная лесом. В скале — пещера, из которой видна голова льва, лежащего там.
Лев
Хоть царь зверей я, но скрываюсь,
Хоть род мой знатен, но бегу;
От Человека я спасаюсь,
Вести войну с ним не могу.
Пусть я красив, громаден, мощен,
Пусть я свиреп, могуч, силен,
Пусть Человек так слаб, немощен,
Но ум зато имеет он.
И потому он побеждает
Зверей и все, что на пути,
И потому он сокрушает
Все, что не даст ему пройти.
С такими торжественными монологами выступают только главные герои драмы — лев и человек.
Лиса, как ей и подобает, говорит рассудительным и простым языком басни.
Лев (озабоченно)
Но отчего твой мрачен взгляд?
Лиса
Он мрачен потому, что я не победила.
Лев
Лиса
Да потому,
Что там вкруг домика собачья стая,
Не помогла мне хитрость никакая.
Нельзя же к домику пройти,
Когда собаки на пути.
Героям вторит почти классический хор — остальные звери. Они жалуются льву на человека.
Палкой громовою
Множество зверей
В день он убивает
И еще грозит,
Что тебя убьет он,
Что с тебя сдерет он
Шкуру и продаст;
Кости ж с мясом даст
Острозубым псам.
Горе! Горе нам!
Даже по этим отрывкам можно сказать, какие литературные воздействия прямые или косвенные — испытал двенадцатилетний драматург. Тут есть и отзвук гетевского «Рейнеке-Лиса», и, вероятно, влияние шекспировских трагедий.
