987
Вишняк (см. примеч. 12 к письму 36), эсер, несомненно, в отличие от Г. И., признавал благотворность Февральской революции 1917 г. в России и должен был, по представлениям Г. И., возмутиться строчками «Стансов»: «И меркнет Русская корона / В февральскую скатившись грязь».
В публикации «Стансов» строфа «...Двухсотмиллионная Россия, — / "Рай пролетарского труда", / Благоухает борода / У патриарха Алексия» лишилась последней, замененной точками, строки.
Рассказ Достоевского «Бобок» из «Дневника писателя» за 1873 г. — «записки одного лица», обиженного литератора, который «ходил развлекаться, попал на похороны» — в последние годы жизни привлекает внимание Г. И. постоянно. В Маркову в недатированном письме он сообщает: «Кстати я хочу (хочется) написать для души статейку "Бобок", оттолкнувшись в применении к эмиграции — и самому себе — от мерзкого рассказчика гениального Феодора Михайловича. Интересно Ваше мнение, т. е. есть ли в этом самом, т. е. Достоевского "Бобке" элемент гениальности или просто напросто мерзость, совпадая в этом мнении (я совпадаю) с огромной орясиной на сей счет, т. е. с Буниным» (Georgij Ivanov / Irina Odojevceva. Briefe an Vladimir Markov, c. 82). Тому же Маркову 24 февр. 1958 г. он пишет: «Адски нужен мне "Бобок" Достоевского и, представьте, никто в целом Париже не может мне достать или переписать на машинке. <...> Ваш покорный слуга. (Бобок)» (с. 91). О влиянии «Бобка» на «Петербургские зимы» Г. И. см.: S. Guagnelli, «Sulla prosa memorialistica di Georgij Ivanov». Europa Orientalis, 2006 (XXV), c. 17-36.
Вольная цитата из стихотворения Мандельштама «Феодосия», вошедшего в сб. «Tristia»: «Недалеко до Смирны и Багдада, / Но трудно плыть, а звезды всюду те же».
Чуть измененная последняя фраза «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Гоголя. У Гоголя: «Скучно на этом свете, господа!» Часто встречается в публикуемой переписке, использована также в финале стихотворения Г. И. «По улице уносит стружки...» (1950).
Зоя Симонова в мае 1957 г. поселилась в «Beausejour». В письме к Ю. К. Терапиано от 10 янв. 1958 г. Г. И. снова возвращается к ней, критикуя поэтический раздел «Русской мысли»: «Целый ряд поэтов, которых следовало бы печатать, — не помещаются, а мерзкие графоманы так и валят толпой, безграмотные, самодовольные и наглые. Они не отличают пятистопного от шестистопного ямба, не знают самых примитивных азов, у них "шумит холодный Гиперборей" (Трубецкой) и советская Лайка из стратосферы стремится вернуться на родную твердь (Зоя Симонова) и т. д., и т. д. Эта последняя поэтесса, кстати, может быть лауреатом и образцом бездарной и наглой графоманки. Меа culpa — т. е. точнее "culpa" Одоевцевой, пославшей сдуру ее, Симоновой, стихи в редакцию. Но Одоевцева, посылая, отобрала и исправила то, что посылала, не подозревая, что открывает дорогу к печатанью черт знает какой последующей графоманской галиматьи. Скажите, что это значит? <...> Так нельзя. Пользуясь тем, что Вам, т. е. газете, на русскую поэзию наплевать, Вы отдаете ее страницы, как-никак большой и единственной сейчас русской газеты, на "пир" кретинов от стихотворчества» (BL, Gen Mss 301, Box 1, Folder 5). Уже после смерти Г. И. стихи и прозу Симонова печатала также в «Возрождении» (1963-1968).
Брюсов в 1910—1912 гг. заведовал литературно-критическим отделом петербургского журнала «Русская мысль».
Гумилев в 1909 г. участвовал в создании «Аполлона» и вел в нем поэтическую рубрику до ухода на фронт в 1914 г.
Стихотворение «Скучно, скучно мне до одуренья!..» заканчивается строфой: «...Вечный сон: забор, на нем слова. / Любопытно — поглядим- ка. / Заглянул. А там трава, дрова. / Вьется та же скука-невидимка».
Отсылка к строчкам этого же стихотворения: «Мне бы прогреметь на барабане, / Проскакать на золотом баране...». Г. И. по памяти, но довольно точно, цитирует начало романа Федора Сологуба «Творимая легенда» (1907): «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду, ибо я — поэт». О Сологубе Г. И. писал в «Петербургских зимах» (гл. XV), начав главку ставшей знаменитой и приписываемой (в том числе и самим Г. И.) В. В. Розанову характеристикой: «Кирпич в сюртуке». Однако, как пишет 30 янв. 1963 г. Гулю Одоевцева, эта аттестация исходит от самого Г. И.: «...большинство исторических изречений не принадлежат тем, кому их приписывают. <...> Даже розановское определение Сологуба "Кирпич в сюртуке" принадлежит не Розанову, а Жоржу, и только из скромности было приписано Жоржем Розанову — "ведь мог сказать! А мне приходилось читать, "как при мне сказал Розанов, «Сологуб — кирпич в сюртуке»" даже... у Бунина. И, наверно, Бунину казалось, что он слышал это "крылатое словцо" от Розанова своими ушами» (BLG, Бох 10, Folder 242). Между тем и это установление авторства трудно признать окончательным, так как до появления «Петербургских зим» и до публикации главки о Сологубе в «Последних новостях» (1927,13 дек.) З. Н. Гиппиус в «Звене» в 1924 г. (№ 68) косвенно утверждала приоритет Розанова: «...Розанов знал, что к Сологубу не очень подъедешь: "Кирпич в сюртуке!"». Одоевцева о Сологубе писала также в книге «На берегах Сены».
Г. И. имеет в виду книгу Глеба Струве «Русская литература в изгнании».
Стихотворение «Нечего тебе тревожиться...» было перепечатано в исправленном виде в кн. LI «Нового журнала» (1957, с. 54).
Одоевцева лежала в тулонском госпитале в конце августа 1957 г. (см. ее письмо к В. Ф. Маркову от 29 авг. 1957: «In memoriam», с. 434-435).
Слово, обозначающее отпечатанный на пишущей машинке текст, Г. И. относит к женскому роду («пишмашь»), Гуль — к мужскому («пишмаш» (см. письма 140, 141).
Этим стихотворением из кн. LI «Нового журнала» (с. 54) завершается ставший посмертным сборник Г. И. «1943-1958 Стихи».
Стихотворение «Туман. Передо мной дорога...». В печати Элизабет Хапгуд ни этого, ни какого-либо другого стихотворения Г. И. посвящено не было.
Этот роман о Бакунине первоначально был издан под названием «Скиф» в 1931 г. Новое издание: «Скиф в Европе: Бакунин и Николай I» (Нью-Йорк, 1958). Очевидно, роман вышел чуть раньше года, обозначенного на титуле.
