Ознакомительная версия.
Учитывая болезнь дочери и необходимость помощи ее детям, 3 октября 1895 г. на постоянное место жительство из Йод в Вильно переехала бабушка Феликса Дзержинского – Казимира Янушевская. Она забрала в свой дом на Поплавской, 26 внуков, и те смогли покинуть частный гимназический пансионат[221]. Во флигеле дома также проживала тетя Софья Пилляр, третья из сестер Янушевских.
Уже вскоре на чердаке бабушкиного дома Дзержинский оборудовал нелегальную компактную типографию, где лично на гектографе печатал небольшими тиражами листовки. О ее существовании никто из родственников в то время так и не узнал. Только в 1914 г., когда после налета немецкой авиации чистили чердак, обнаружили ее остатки[222].
Несколько позднее он оборудовал еще одну подпольную типографию в подвале Бернардинского костела. Здесь он с другими членами социал-демократической партии Литвы также печатал листовки. «Мы печатали, – вспоминала Мария Войткевич-Кржижановская, – на гектографе, по ночам, в подвале Бернардинского костела прокламации, брошюрки, листовки. Таинственность обстановки, работа в ночной тишине при слабом свете коптилки, заставляла нас бдительно следить за каждым движением, прислушиваться к каждому шороху. Нервы были напряжены. Лицо Феликса, целиком поглощенного делом, было вдохновенно»[223]. Третья нелегальная типография была расположена в другом районе Вильно, на Снеговой улице, рядом с полицейским участком. Подобное соседство представлялось Дзержинскому скорее благом, чем проблемой.
В декабре 1895 г., во время рождественских каникул, Феликс принимает участие в работе съезда представителей нелегальных ученических и студенческих кружков самообразования Польши, который проходил в Варшаве. На съезде Дзержинский, делегат от Вильно, выступил как сторонник пролетарского интернационализма. Яркое описание этого выступления оставил участник съезда, ученик 8-го класса Келецкой гимназии Бронислав Кошутский: «Уже эти первые выступления Феликса, тогда восемнадцатилетнего юноши, носили черты, характерные для всей его позднейшей деятельности: глубокую веру в правильность революционной идеи и вместе с тем твердую волю и стремление воплотить в жизнь эти идеи, бескорыстность и бескомпромиссность»[224]. В эти же дни он посетил в варшавской больнице, как оказалось, в последний раз, свою больную мать.
Все большее вовлечение в революционное и рабочее движение постепенно готовило разрыв Дзержинского с прежними его представлениями о целях в жизни. Образование как самоцель уже мало значит для Феликса Дзержинского; скорее даже отвлекало от новой идеи «освобождения человечества». Тем более что сам Дзержинский, увлеченный символизмом, испытывающий явные проблемы со здоровьем, считал, что ему суждено прожить очень недолгую жизнь, буквально несколько лет.
Характерны декадентские стихи Феликса Дзержинского этого периода:
«Каждую ночь нечто навещает меня,
Бестелесное и беззвучное,
Некое таинственное видение
Стоит надо мною в молчании.
Дарит оно мне поцелуй,
Но этот дар непонятен мне:
Предлагаешь ли мне свое сердце
Или смеешься надо мной, о ледяная Дама?»[225].
Уже упомянутый А. Гульбинович вспоминал: «Яцек был моложе меня на три года. Мне тогда было 22 года, ему 19 лет. Как-то мы шли вместе ночью и разговаривали. Я ему говорю:
– Почему ты так не бережешь себя, так растрачиваешь свои силы? Нужно немного поберечь себя, иначе потеряешь здоровье.
– Чего уж там, – отвечает, – здоровье мое никудышное. Врачи сказали, что у меня хронический бронхит и порок сердца, что жить мне осталось не больше семи лет. Вот и нужно прожить эти семь лет как следует, полностью использовать для рабочего дела.
Я похолодел от этих слов. Я очень любил его…»[226]. Разговор с товарищем состоялся вскоре после ухода из гимназии, но в послегимназический период Феликс не посещал врачей и его представления (знания) о своем здоровье и выводы, которые он делал, хорошо иллюстрируют более раннее отношение Дзержинского к своему здоровью.
Поэтому продолжающиеся занятия в виленской гимназии представляются Дзержинскому вынужденной необходимостью, уступкой его матери и бабушке, которых он очень сильно и глубоко любил и не мог огорчить. Уход из гимназии, таким образом, откладывался, а возможно и в целом становился невозможным. Мать Дзержинского серьезно болела, поэтому он не мог ее огорчить известием о прекращении своей учебы. Не отличалась здоровьем, в том числе в силу возраста, и его бабушка Казимира.
14 января 1896 г. в варшавской больнице умирает мать Дзержинского – Елена Игнатьевна. Она будет похоронена в Вильно на Бернардинском кладбище. Во время ее болезни Дзержинский к ней часто ездил из Вильно, стараясь облегчить ее страдания. Так, сочельник 1895 г. он провел в поезде, который следовал в Варшаву[227].
Теперь же, после смерти матери, мало что удерживало его от разрыва с ненавистной гимназией. Тем более что через две недели умирает и мать Елены – бабушка Казимира Янушевская. Дзержинский чувствовал свою ответственность перед любимыми матерью и бабушкой, которые к тому же болели; теперь же он идет на демонстративный разрыв с учреждением, становясь профессиональным революционером. В автобиографии Дзержинский кратко писал об этом событии так: «Из гимназии выхожу сам добровольно в 1896 году, считая, что за верой должны следовать дела и надо быть ближе к массе и самому с ней учиться»[228].
Из воспоминаний брата Игнатия можно извлечь более развернутую канву событий: «Эпилогом его пребывания в гимназии было шумное событие, происшедшее между ним и учителем Мазиковым, обвинившим Фелька в краже книги из библиотеки гимназии. Это событие окончилось тем, что Феликс в присутствии учащихся сказал по адресу учителей нелицеприятные слова: «Не только ты, Мазиков, сволочь, но и все вы, учителя, являетесь мерзавцами…»[229]. Примерно также излагала события и его племянница, дочь Владислава – С. В. Дзержинская, с одним уточнением, что у воспитателя класса Мазикова было прозвище «Рак»[230]. В списке преподавателей виленского юнкерского училища за период 1893–1897 г. числился преподаватель истории Первой Виленской гимназии Мазиков Алексей Дмитриевич[231].
Согласно же воспоминаниям сестры Альдоны, Феликс вошел в учительскую и, обращаясь к учителю русского языка Раку, заявил о его несправедливости к ученикам-полякам и шовинизме. О том, что национальное угнетение ведет к тому, что из учеников вырастут революционеры. Вы сами готовите борцов за свободу, в конце выкрикнул он[232]. Данное воспоминание представляется наиболее достоверным из вышеприведенных, так как в первой виленской гимназии в этот период действительно преподавал учитель русского языка Иван Григорьевич Рак[233].
Софья Игнатьевна Пилляр – родная тетя Феликса, попыталась смягчить ситуацию и обратилась 2 апреля 1896 г. к директору с просьбой освободить от занятий в гимназии ее племянника. Ходатайство принесло отчасти некоторые плоды. Вскоре ей выдали свидетельство о выбытии из гимназии на имя ученика восьмого класса Первой виленской гимназии Феликса Дзержинского. Свидетельство давало право сдачи экзаменов на аттестат зрелости в любом другом городе и после этого без экзаменов поступить в университет[234]. При примерном поведении, которое он получил в свидетельстве об окончании семи классов гимназии, в нем же значились следующие оценки: по русскому и по греческому – «двойки», по Закону Божьему – «четверка», по остальным предметам – «тройки»[235]. Обстоятельства «ухода из гимназии» в значительной степени определили и итоговые оценки знаний.
Позднее, в одном из сообщений начальника Виленского жандармского управления говорилось, что «Дзержинский, будучи в гимназии, уже обращал на себя внимание гимназического начальства тем, что он всегда будто бы был недоволен настоящим положением, что иногда им высказывалось, хотя в такой форме, которая не давала оснований к удалению его из заведения, но тем не менее начальство гимназии, заметив в нем такие проявления, уже не взяло на себя ответственность за выдачу ему аттестата зрелости, вследствие чего он и должен был оставить гимназию, и что два его старших брата также замечены в политической неблагонадежности»[236].
Уход из гимназии обозначил начало фанатичной революционной деятельности Дзержинского. Деятельность, которая через многочисленные испытания в виде ссылок, тюрем, болезней станет одной из многих предтеч Красного Октября 1917 г. Первое тюремное заключение последует уже через год, в 1897 г., за ней будет первая ссылка, первый побег. Позднее последуют новые аресты и ссылки, и так вплоть до Февральской революции. Однако для Дзержинского ничего не менялось, клятва, данная в гимназические годы, оставалась нерушимой.
Ознакомительная версия.
