У нас не было непрерывной линии фронта почти всю зиму 1941–1942 годов. Одновременно прошедшие богатые снегопады лишили русских возможности проникать между географически удаленными друг от друга деревнями. Наша рота стояла в Грибовке — одной из уединенных русских деревень на западном берегу Миуса. В этом ледяном холоде у нас появилось высказывание: «Те, кто был выброшен из их деревни, пропали».
11 декабря 1941 года Германия объявляла войну Соединенным Штатам. Услышав это известие по своему радиоприемнику Volksempfänger[13] в моем доме в Грибовке, я сразу подумал о нашем маленьком полковнике Невигере и его мрачном прогнозе после кампании на западе. Действительно, все мировые державы вступили в войну, и, за исключением Японии, к сожалению, все были против нас!
Вскоре после Рождества 1941 года 2-й батальон 308-го гренадерского полка вместе с моей 7-й ротой был выведен с передовых линий фронта к Пелакеевке — местоположению полкового КП, чтобы насладиться несколькими срочно требовавшимися днями отдыха вместе с также крайне нужным выведением вшей. В эти дни и все последовавшие редкие дни отдыха я жил в доме, в комнате рядом с комнатой денщика роты. Моим первым сержантом был немолодой обер-фельдфебель по имени Сикерли, родом из Фюллингена. В мирной жизни он был нотариусом. Швабский нотариус в те времена определенно не был обязан иметь лицензию для юридической практики, а был просто своего рода помощником юриста.
Мои русские, или точнее украинские, хозяева были столь же приветливы и дружелюбны, как и французы во время моего пребывания в Нормандии. Мне всегда давали диван, покрытый черной вощеной тканью, в то время как вся семья отправлялась спать на гигантской печи. К сожалению, мой диван был столь полон насекомых, что утром я всегда выглядел так, как будто у меня была корь. Мои хозяева, которые, казалось, были полностью неуязвимы к клопам, всегда очень удивлялись, когда я вставал утром раздутый от жал и укусов. Но их тихое ликование из-за моей неудачи, конечно, не было злонамеренным.
Во время войны я научился ценить и восхищаться тем, что швабская часть может предложить помимо воинских качеств ее солдат, организационного таланта и усердия. Я обнаружил, что швабцы также были весьма изобретательными. Например, чтобы обеспечить проезд по дорогам во время наступающего периода таяния деревенские улицы в местах расположения дивизии были заполнены антрацитом вместо щебня, потому что уголь был в достатке на соседних шахтах.
С продвижением работы саперы и их русские помощники сделали удивительное открытие, которое главным образом было воспринято со скептицизмом младшими представителями населения. Сняв полметра грязи с дороги, которую затем предполагалось засыпать углем, они обнаружили хорошо сохранившуюся мостовую. Только очень старые сельские жители признали, что они помнили ее существование.
Саперы дивизии, вместе с приданными инженерами, начали строительство железной дороги для использования дивизией, которой впоследствии пользовался весь корпус. Контролировал работу обер-лейтенант доктор Ангельбергер. Было перемещено в общей сложности 65 километров пути и восстановлено множество взорванных мостов. Два локомотива было собрано из частей, доставленных из разных мест. Также была построена литейная для производства разных частей, необходимых для этих проектов. Была задействована почти тысяча русских вспомогательных рабочих, которым платили за работу.
Эта железная дорога была жизненно важна для нашей тыловой поддержки, потому что машины, даже если они были доступны, не могли использоваться в грязи, а лошади были отправлены далеко в тыл из-за нехватки конюшен и фуража.
В полковом КП даже был построен зал со сценой, который мог использоваться для культурных событий.
В сочельник моя рота была снова отправлена на отдых. К сожалению, я смог провести только одну ночь на своем наполненном паразитами диване, потому что на следующий день русские рьяно возобновили свои атаки на Грибовку. В наступлении участвовал советский 197-й стрелковый полк, который потерял половину солдат за два дня боев в рождественские праздники. Грибовка надежно оставалась в наших руках.
К концу 1941 года наша дивизия потеряла 203 офицера и 5426 солдат убитыми, ранеными и пропавшими без вести. В начале 1942 года генерал горнострелков Рудольф Конрад, командующий XLIX горным корпусом, после посещения дивизии записал в своем дневнике 4 января 1942 года: «Защита от холода оставляет желать лучшего. Много жертв холода, включая двух умерших; не хватает зимней одежды; лошади сильно ослабели, почти не осталось фуража, сено и солома закончились. Русская зима — наш противник». Он закончил резюме нашей дивизии и ее ситуации следующими словами: «[я получил] в целом наилучшее впечатление о человеческой силе, но [ситуация] является шокирующей»[14].
Глава 6
Прорыв из Миус-фронта
Исторический комментарий
Тяжелые потери 198-й пехотной дивизии в целом отражали потери всей немецкой армии на востоке. К середине декабря потери составляли 775 000 человек, или приблизительно 25 процентов от общего количества войск Германии и ее союзников, развернутых против СССР. Энергичные советские удары продолжались в течение января и февраля 1942 года по всему фронту. Однако, как и в случае с немецким наступлением 1941 года, силы войск, участвовавших в операциях, были недостаточны для выполнения поставленных задач, и к марту советское контрнаступление потеряло темп. Тем не менее зимние бои привели к потери немцами еще 200 000 человек, а еще почти 500 000 было потеряно из-за холодов и неготовности к ним захватчиков. Признаком ужасов, вынесенных солдатами, пережившими ту первую зиму в России, может быть прозвище, данное ветеранами медали зимней кампании немецкой армии 1941–1942 годов, — «мороженое мясо».
Летом 1942 года немцы начали наступление, которое должно было закончить войну с Советским Союзом. Хотя германская экономика и общество были переведены на военные рельсы — чего Гитлер пытался избежать, используя тактику «блицкрига», — численность наступавших армий была меньше, чем во время первоначального вторжения в Советский Союз предыдущим летом. В отличие от Советской Армии, немецкая армия никогда не смогла восполнить человеческие потери, понесенные зимой 1941–1942 годов, и хотя потери материальной части были восполнены и ее качество улучшилось, даже количество танков не превышало таковое в начале операции «Барбаросса».
Группа армий Юг, в которую входила 198-я пехотная дивизия Карла фон Кунов, — должна была нанести основной удар наступления 1942 года. Пока группа армий Север вела осаду Ленинграда, фон Бок и его люди должны были захватить стратегически важные нефтяные месторождения Кавказа. Чтобы добраться до них, сначала надо было выбить Советы с их позиций около Изюма на Донце, и нужно было укрепить левый (северный) фланг на Волге, около Сталинграда. Хотя германские дивизии группы армий Юг были пополнены примерно до 85 % нормативной численности (части групп армий Центр и Север имели примерно 60 % от нормативной численности личного состава), перед ними стояла очень сложная задача, как из-за стойкого сопротивления противника, так и из-за проблем с постоянно удлиняющимися линиями снабжения. Чтобы еще больше осложнить ситуацию захватчиков, Советы нанесли упреждающий удар в середине мая, вынуждая немцев вступить в бой прежде, чем они были полностью готовы. В конечном счете это наступление ухудшило ситуацию Советов, так как генерал-полковник Эвальд фон Клейст и первая танковая армия окружили наступавших и взяли в плен 214 000 человек под Изюмом.
