Жаль, не было в живых отца Даля, Ивана Матвеевича, с его вспыльчивостью и двумя пистолетами за поясом: можно было бы для еще большей занимательности устроить пальбу!..
Но ведь с точки зрения «примет времени» и «примет Даля» все произошло гораздо проще и интереснее! Полицмейстеру приказали произвести «в квартире его, Даля, обыск» — он и произвел, не считаясь с положениями закона («примета времени»!). Даль же заявляет следствию решительный протест именно потому, что обыск был произведен с нарушением принятых правил — в его отсутствие, без понятых и т. д. («примета Даля»!).
3
«История» с пасквилем таит в себе некоторый соблазн: так и «подмывает» вывести ее как пример Далева молодечества (иногда усматривают в ней и Далеву «оппозиционность» — «супротивность», «противосилие»).
В самом деле, главный начальник и супротив — мичман, но вот не испугался — написал стихи, высмеял! А про что стишки-то? Ах, да какая разница, главное, замахнулся, руку поднял… И чуть ли не традиция: в жизнеописании Даля помянуть недобрым словом адмирала, вроде: «Все, что было связано с именем адмирала Грейга, так или иначе приводило к «потрясениям».
Но с именем адмирала Грейга связаны были успешные операции отряда кораблей в составе средиземноморской эскадры Сенявина; удачи в Афонском и Дарданелльском сражениях; на Черном море он явился как деятельный начальник, немало труда положивший на укрепление флота, — при нем стали ходить здесь первые пароходы, усовершенствованы и оснащены механизмами николаевские верфи и мастерские, в городе были открыты астрономическая обсерватория, физический кабинет, музеум, морская библиотека; краткий перечень и тот свидетельствует, что с именем адмирала Грейга связаны были не «потрясения» (в кавычках), а достойные страницы в летописи русского флота. Биография Грейга существовала и вне биографии Даля.
Понять Даля можно: он не из тех, кто ищет благосклонность начальника в гостиной его возлюбленной. Даль умел смешные сценки придумывать и представлять: веселил бы этими сценками Грейгову «молодую особу», глядишь, и дождался бы адмиральских милостей. Но Даль возмущен, он «протестует», если угодно, он «сценку» не для гостиной, а против гостиной сочиняет. Но он к тому же не настолько «чудак», чтобы во всем пренебречь предрассудками времени и среды.
4
И главный начальник флота оказался не из таких «чудаков»…
Адмирал Грейг стал мичманом на сорок пять лет раньше Владимира Даля: звание было пожаловано Грейгу в день рождения. Крохотное существо кричало в пеленках — уже мичман; существо-мичман было сыном знаменитого адмирала Самуила Грейга (одного из героев Чесменского боя и Гогландского сражения) и крестником Екатерины Второй (Самуил Грейг и лично императрице оказал услугу — участвовал в аресте княжны Таракановой). Алексей Грейг стал мичманом от рождения, с десяти лет плавал на военных судах, с тринадцати бывал в морских сражениях, его хвалили Сенявин и Нельсон. Он не нашел в себе снисхождения к молодому тощему офицеру, который сочинял комедии, боялся качки и до Севастополя ездил в телеге. У адмирала Грейга не хватило гордости, чтобы не заметить бесталанных стишков.
Глупый пасквиль не запишешь в подвиги неудачливому мичману Далю; но и главный командир Черноморского флота не украсил свой послужной список, когда, удовлетворяя личное самолюбие, двинул против молодого офицера всю силу власти, находившейся в его руках, — начал суд, заранее зная, что сам продиктует приговор.
Даль указывал на нелепость суда, где он «ответчик без челобитчика», требовал, чтобы объявили ему, по чьей жалобе (!) начато дело. В ответ его пугали грозными артикулами воинского устава и указами 1683 и 1775 годов, согласно которым «пасквилотворец» наказан быть имеет тюрьмою, каторгой, шпицрутеном и едва ли не смертной казнью. Даль себя виновным, то есть «пасквилотворцем», не признал, хитро утверждая, что сочинение им пасквиля не доказано, найденный же у него черновик стихотворения есть, наоборот, ответ на пасквиль — «антикритика».
5
Хорошо, что в архиве сохранилось «Дело о мичмане Дале 1-м сужденном…» — иначе вообще трудно было бы докопаться до истины. И в изложении самого Даля, и в пересказе его близких «история» претерпела с течением лет существенные изменения.
«В Николаеве написал я не пасквиль, а шесть или восемь стишков, относившихся до тамошних городских властей; но тут не было ни одного имени, никто не был назван и стихи ни в каком смысле не касались правительства. Около того же времени явился пасквиль на некоторые лица в городе (этот второй пасквиль написан был на жившую в доме адмирала Алексея Самуиловича Грейга, близкую к нему личность. — В. Даль), пасквиль, который я по сию пору еще не читал. Главный местный начальник предал меня военному суду, требуя моего сознания в сочинении и распространении этого пасквиля, тогда как я увидал его в первый раз на столе военного суда».
Но мы уже знаем, что Даль впервые увидел пасквиль никак не «на столе военного суда», что он его раньше читал (если не написал) и сочинил в ответ эти самые «шесть или восемь стишков» (в действительности — двенадцать). Мы знаем, что стишки эти, хоть и названы «антикритикой», по существу, тоже пасквиль, притом как раз «на жившую в доме Грейга, близкую к нему личность».
В русских пословицах понятия «правда» и «сознание» («признание») часто не совпадают (в сборнике пословиц Даля по разным отделам идут), то есть лгать грешно, а не сознаться иной раз и полезно: «Сам признался, сам на себя петлю надел». Даль не хотел признаваться, хотя приведенную объяснительную записку он сочинял в начале сороковых годов, через двадцать лет после дела о пасквиле.
Воспоминания дочери Даля чуть откровенней объяснительной записки: по городу ходила «глупейшая насмешка в стихах», — автором ее Даль не был; однако дома у него нашли при обыске другое стихотворение («действительно отцовского сочинения»), в котором «он сам трунил над влюбившимся адмиралом». Мемуаристка прибавляет поспешно: никто посторонний стихотворения не читал.
Мельников-Печерский, который, видимо, узнал про «историю» с пасквилем от самого Даля, но уже в 50-е годы, еще осторожнее: «Поседелый адмирал захотел во что бы то ни стало узнать имя дерзкого, что осмелился пошутить над усладою поздних дней его… Кому же написать стихи?.. Разумеется, сочинителю. Дело кончилось тем, что мичман Даль волей-неволей должен был оставить Черноморский флот». Мельников-Печерский, как видим, вроде бы отрицает, что Даль «пошутил» над «усладою поздних дней» адмирала. Далю приписали стишки, потому что он слыл «сочинителем».
