Габриэль Готье - Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори

Из той поездки графиня вернулась не такой, как раньше. Она почти не звала меня к себе. Служанки, которые были при ней, шептались, будто она с кем-то подолгу разговаривает в ночи. Она привезла из той поездки какие-то книги, которые держала под замком. В былые времена мы нередко читали с ней вместе те книги, что были у нее в библиотеке. А теперь она читала их сама, запершись в одной из башен замка. Она перестала делиться со мной своими печалями. Я не знаю, что она задумала, не знаю, смогут ли мои знания помочь ей.

Я уже говорила, что книга, принадлежащая ведьме, — это очень непростая книга. Если чужак, будь он хоть самым близким человеком, прочитает ее, ведьма потеряет свою силу. А вот что будет с тем, кто это сделает, мне не известно.

Может быть, прочитавший книгу чужак сразу получит все то могущество, которое в ней скрыто? Ведь книга содержит в себе не только опыт той, которой она принадлежит. Нет, она, через связь с духами предков, передает и те знания, которые накоплены всеми моими сестрами со дня сотворения мира. Именно поэтому книгу сжигают — дым ее страниц сохраняет для будущих поколений то новое, что открылось ее владелице.

Может быть, прочитавший книгу тут же умрет, или живьем попадет в ад, или обретет вечную жизнь или будет проклят? Никто еще не решался читать книги ведьм. Да и сами книги, они защищают себя, не даваясь в руки тем, кому не предназначены. Поэтому, наверное, никто и не знает, что будет с человеком, преступившим этот закон.

В замке я хранила свою книгу в надежном месте, в тайнике, о котором знали только два человека — я и графиня. Я обязана ей жизнью, поэтому доверяла ей безгранично. Жизнь и книга — для меня одно и то же.

Однажды мне было видение, там женщина в красных одеждах указывала одной рукой на воздушный вихрь, который располагался не от неба к земле, как обычно, а вдоль земли. Другой же рукой она держала холст с несколькими неизвестными мне символами. Так иногда бывает, когда в видениях являются непонятные поначалу знаки. Их и записывают в книгу, они раскрываются тогда, когда придет время.

Книга хранилась в дальних покоях замка. Я, чтобы не забыть по пути, нарисовала то, что мне виделось, на клочке бумаги. Я шла по замку, и навстречу мне попался незнакомец, один из гостей графини. Мы раскланялись, он заметил бумагу у меня в руках, и только взглянув на нее, спросил: «Зачем вам это, сударыня? Не слишком ли мрачно для столь прелестного создания?». «А что вы видите у меня в руках?», — ответила я вопросом на вопрос, не желая показывать свое незнание. Незнакомец ухмыльнулся и произнес страшные слова, от которых повеяло адским пеклом и могильным холодом одновременно.

Не помня себя от ужаса, я ворвалась в комнату, где был тайник с книгой. Книги в тайнике не оказалось. «Лучше бы мне сгореть в день встречи с графиней», — подумала я.

Жизнь Элизабет после обручения с Ференцем Надашди, несмотря на пристальное внимание к ней Оршоли Канижай, имела весьма неожиданные повороты.

Я уже говорила о том, что жизнь под опекой Оршоли была однообразна. Особенно — в первое время. Однако, благодаря большей свободе, которой я смогла пользоваться, когда приобрела ее доверие, теперь она была не так скучна. После встречи со старухой, которая показала мне удивительное видение, я ощутила неукротимую жажду к наукам. Я чувствовала, что каждое слово, которое я способна услышать от учителей, способно сыграть важную роль в поисках пути к моей мечте.

Я знала, что те книги, которые они дают, — это лишь одни из немногих существующих книг. Я знала, должно быть из старых сказок или из моих снов, что есть книги, за обладание которыми некоторые люди платят жизнями. Это — книги древних алхимиков, редкие, наполненные таинственными и ужасными знаниями. Я не знала, чем все это способно помочь мне, но то, что эти тайные знания приблизят меня к моей заветной цели, к моему удивительному будущему, я знала совершенно точно.

Кроме того, служанка как-то обмолвилась, что каждая ведьма, которых полно в наших лесах, ведет особую книгу. Эта книга содержит в себе силу всех ведьм, которые жили до нее, каждая ведьма бережет книгу больше жизни, а после смерти ведьмы книгу сжигают. Никто кроме нее не может читать эту книгу. Если чужак — кем бы он ни был — прочтет хотя бы строчку оттуда — ведьма потеряет свою силу, а что будет с чужаком — об этом никто не знает.

Я, услышав это, решила, что мне нужна одна из таких книг. Моя мечта столь невероятна, что любая, пусть самая удивительная возможность достичь ее, должна быть опробована. Я должна испробовать на этом пути все, что может и не может смертный человек. В конце концов, я готова на любы жертвы, я готова даже умереть — если это приведет меня к моей цели. За то, чтобы жить в том мире наслаждений, который я вскользь ощутила, чтобы любить и быть любимой той неземной любовью, которая там возможна, я готова заплатить любую цену.

Меня интересовала учеба, и это нравилось моей надсмотрщице Оршоле. Но не меньше, чем поиск ответа на мой вопрос о будущем, еще больше, чем науки, которые давали смутную надежду на ответ, меня волновали те изменения в моем теле, которые произошли в нем после чудесного видения в лесу.

Я не могла нормально спать, я не отходила от Ференца в наши редкие встречи с ним. Мы виделись реже, чем могли бы видеться будущие супруги. Наше с ним общение ограничивалось чем-то, напоминающим часы официальной аудиенции. Где бы мы с ним ни были, всюду присутствовала, как призрак, Оршоля. Она была, кроме прочего, яростной противницей плотских отношений до брака.

Я думаю, она ощущала мой внутренний огонь, который легко мог толкнуть меня в объятия Ференца и без брачных условностей. Ференц не казался мне уже таким же нескладным мальчишкой, как раньше. Он день ото дня, а точнее — месяц от месяца, учитывая редкость наших встреч, превращался в того самого принца, которого я рисовала в своих мечтах.

Оршоля настолько погрязла в своих представлениях о том, какой должна быть окружающая действительность, что совершенно упустила из виду мои прогулки в лесу. Она, хотя и чувствовала, как во мне горит внутренний огонь, влекущий меня к мужчинам, и ограничивала наше общение с Ференцем своим присутствием, должно быть, полагала, что все девушки в юности похожи на нее. Она попросту не ощущала угрозы для меня от других мужчин, ведь она сама не замечала их. Она, думаю, и мужа своего в упор не видит. Кажется, она всегда была такой же чопорной, такой же стиснутой своими представлениями о жизни, как жестким корсетом, с которым она не расставалась. Не удивлюсь, если она родилась, уже затянутая в корсет.