стране» (82).
Понятия Эквиано о цивилизованности и дикости оказались противоположны взглядам европейцев: вид «большой печи с кипящим котлом», служившим для приготовления ямса и другой пищи для невольников и команды, привел его к выводу, что он и «множество черных людей самого разного облика, скованных цепью», попали в лапы людоедов (82). Женщин заставляли носить выданные им маленькие полоски ткани, мужчин и мальчиков скорее всего держали обнаженными. Широко распространенное среди африканцев поверье, что работорговцы поедают захваченных людей, кажется не столь уж неправдоподобным, если принять во внимание, что они никогда не возвращались домой. [70] Рассказ Эквиано подкрепляет частый довод аболиционистов о том, что работорговля низводит до звероподобного состояния и порабощаемых, и поработителей: «Я все еще боялся, что меня предадут смерти, настолько свирепо выглядели и вели себя белые, ведь я никогда еще не видел среди людей таких примеров дикой жестокости, которая проявлялась по отношению не только к нам, черным, но и к другим белым. Например, когда нам разрешили находиться на палубе, я видел, как одного белого привязали к фок-мачте и высекли толстой веревкой столь беспощадно, что он умер во время экзекуции, а тело вышвырнули за борт, как поступили бы с животным» (84). Деспотичный капитан превратился в устоявшийся образ аболиционистской литературы. Защитники рабства, с другой стороны, утверждали, что работорговля служила для моряков школой жизни или учебным полигоном. Свидетельства подтверждают заявления аболиционистов, что для экипажей невольничьи кораблей эта торговля была в среднем смертоноснее, чем даже для рабов.
Эквиано пишет, что и сам испытал жестокость Срединного перехода. Чтобы вернуть к жизни после обморока, кто-то из команды заставил его сделать первый в жизни глоток алкоголя, а когда, впав в тоску, он отказался есть, его высекли. Проявляя стереотипные «меланхолическую рефлексию», «упадок духа» и «телесную робость», которые Брайан Эдвардс приписывал игбо, мальчик не раз «желал лишь последнего благодетеля – смерти» (83). [71] Если б он только мог, то перебрался через укрепленные по бортам веревочные сети, образовывавшие подобие клетки и не дававшие рабам прыгнуть за борт, чтобы сбежать или покончить с собой. Там, где потерпел неудачу он, преуспели другие: «Двое моих измученных собратьев, скованных вместе (я как раз находился рядом с ними), предпочтя смерть этой мучительной жизни, каким-то образом прорвались через заградительные сети и прыгнули в море; еще один изможденный человек, по причине болезни освобожденный от оков, тут же последовал их примеру; уверен, что многие очень скоро сделали бы то же самое, не помешай им команда, немедленно поднятая по тревоге» (87). Рабов пороли за любую попытку покончить с жизнью, будь то пассивно, уморив себя голодом, или активно, выпрыгнув за борт.
В связи с тем, что от частого нахождения под палубой он «так ослаб», и приняв во внимание «столь юный возраст», на него не стали налагать оковы в отличие от старших мальчиков и мужчин, скованных попарно для предотвращения побега или бунта. Избавили его и от постоянного пребывания под палубой на протяжении большей части пути в Вест-Индию. В этом привилегированном положении он мог, проявляя любознательность, видеть многое из происходившего на корабле, недоступное большинству остальных рабов. Обнаружив «несколько соплеменников», объяснивших, что всех их набрали для работы, он «воспрянул духом, подумав, что если худшее, что предстоит, это работа, то положение не столь отчаянное» (84). Но «соотечественники» не смогли удовлетворить его любопытство, когда он спросил, откуда прибыли белые люди, где их женщины и каким образом приводится в движение и останавливается корабль.
Накапливая живой товар, Ogden пробыл у берега необычно долго, вдвое дольше обычных для кораблей в заливе Биафра четырех месяцев. Невольничьи суда «простаивали» так долго потому, что обычно принимали на борт не больше нескольких рабов в день. Держать их на берегу, чтобы грузить на борт большими группами, было бы слишком дорого. Чем долее судно оставалось у африканского берега, тем выше становился риск, что члены команды или живой товар заболеют. Залив Биафра особенно «славился большой смертностью среди рабов». [72] Хотя от судна к судну эта величина варьировалась в широких пределах, общая смертность рабов, покинувших залив Биафра, «более чем на 50 процентов превышала средний показатель для субсахарской Африки». [73]Однако даже 10-процентная смертность среди рабов была ниже смертности среди экипажей невольничьих судов, составлявшей 20 процентов. В начале марта 1754 года Ogden наконец поднял паруса, чтобы пуститься в путь через Атлантику, имея на борту около трехсот рабов для сахарных плантаций Вест-Индии, куда попадало 80 процентов порабощенных африканцев.
К 1789 году об ужасах принудительного перемещения через Атлантический океан уже немало знали из таких известных Эквиано произведений, как «Сообщение о работорговле на побережье Африки» Александра Фолконбриджа, «Эссе о рабстве и торговле людьми» Томаса Кларксона и «Размышления об африканской работорговле» Джона Ньютона (все они были опубликованы или переизданы в Лондоне в 1788 году), а также из свидетельств, на оглашении которых в палате общин Эквиано присутствовал в том же году. Многие из этих более ранних рассказов были полнее и красочнее его собственного. Однако его описание подготовки к отплытию из Африки по Срединному переходу цитируется чаще прочих, потому что в нем обретают голос миллионы немых его участников:
Наконец, когда корабль наш целиком заполнился рабами, началась подготовка к отплытию, сопровождавшаяся страшным шумом, а нас загнали под палубу, так что нам не пришлось увидеть, как они управляются с судном. Но это разочарование было самой малой из печалей. Зловоние в трюме, пока мы стояли у берега, было так невыносимо, что там было опасно находиться даже короткое время, и некоторым из нас позволяли оставаться на палубе на свежем воздухе; но теперь, когда трюмы заполнились, атмосфера там стала совершенно убийственной. Спертый воздух и жаркий климат в соединении с теснотой, в которой едва можно было повернуться, действовали почти удушающе. Все страшно потели, отчего воздух, наполняемый отвратительными испарениями, вскоре стал непригоден для дыхания. От этого невольники заболевали и многие умирали, становясь жертвами недальновидной алчности, как я мог бы это назвать, своих покупателей. Это ужасное положение усугублялось раздражением кожи от цепей, теперь ставшим невыносимым, а также переполненностью отхожих мест, куда дети нередко падали и едва не захлебывались. Крики женщин и хрипы умирающих довершали чудовищную картину. (86)
9 мая 1754 года, после плавания, занимавшего обычно около двух месяцев, Ogden под командованием Джеймса Уокера, к великой радости команды, прибыл на Барбадос, доставив груз из 243 порабощенных африканцев. Прежний капитан, Уильям Купер, мог оказаться одним из многочисленных европейцев-работорговцев, умерших на побережье Африки или во время Срединного перехода. Мы не знаем точного
