И началась фестивальная карусель. Наша делегация была в центре внимания. В последние годы я наслышалась много чего о советском кино, что, мол, нас никто не знал, да и вообще было ли у нас в стране кино. Это не так. Советский кинематограф знал весь мир. Во всех киношколах изучали творчество Пудовкина, Довженко, Донского, Эйзенштейна. И на кинофестивалях к советским фильмам было привлечено внимание зрителей, прессы, зарубежных деятелей кино. У нас был жесткий график, все было расписано по часам. К нам шли американцы и итальянцы, французы и индийцы. Нас приветствовали зрители.
Я в Москве получала тысячи писем. Адрес простой: «Москва, «Мосфильм», Кларе Лучко». А то и просто «Москва. Кларе Лучко». От этого, как теперь говорят, могла и крыша поехать, но меня Бог уберег. Я спокойно относилась к восторгам и даже не понимала, зачем собирать автографы. А в Каннах у входа в гостиницу день и ночь стояла толпа. Мы проходили через нее, и нас атаковали охотники за автографами.
Я писала, писала, писала эти автографы, даже рука уставала. Ажиотаж был не только у отеля. Стоило где-то появиться, моментально собирались люди.
Иду я с нашим переводчиком мсье Момпером по набережной Круазетт. Мое внимание привлек красивый ресторан, огромные зеркальные окна. И только мы задержались на минуту, как нас окружила молодежь. Смеются, кричат: «Автограф, автограф, как вас зовут, откуда вы?»
Мсье Момпер, привыкший к подобному ажиотажу фестивалей, представляет меня:
— Мадемуазель Клара, она из Москвы…
А ко мне уже тянутся руки: «Кляра, Кляра…»
Толпа напирает, я отступаю шаг за шагом, и меня прижимают к витрине ресторана. Я уперлась спиной в это стекло, и… оно затрещало, раскололось на сотни осколков. А я оказалась… внутри ресторана.
Первое мое чувство – ужас.
Я выбила зеркальную витрину, нужно будет заплатить за это огромные деньги, а суточные у нас были мизерные. Я в панике, а вокруг суетятся люди…
Тут как из-под земли появились хроникеры, начали снимать – еще бы! — происшествие на фестивале, на набережной Круазетт.
Ко мне сквозь толпу, я сразу поняла это, пробивался хозяин ресторана. Ну, думаю, пропала, такой скандал! А он расплылся в улыбке, галантно поцеловал руку:
— Мадемуазель, я очень рад, очень рад! Спасибо вам. Вы сделали мне отличную рекламу.
Потом спрашивает:
— Из какой страны вы приехали?
— Из Советского Союза, из Москвы.
— О-ля-ля! Из Москвы! Я приглашаю вас посетить мой ресторан. Это замечательно. Москва! Благодарю вас, мадемуазель.
Слава Богу, подумала я, все закончилось чудесным образом.
Меня сняли крупным планом, сняли огромную толпу. И получился сюжет, его показали по телевидению. И любопытные приходили в этот ресторан поужинать и посмотреть: где же случилось такое необычное фестивальное событие?
Пресса баловала меня своим вниманием. Чуть ли не ежедневно в журналах, газетах мелькали мои фотографии. Одно издание, выходившее в Каннах во время фестиваля, посвятило мне целую страницу, написав, что Клара Лучко, советская актриса, в первые три дня фестивальной лихорадки популярностью превзошла Мишель Морган. Была помещена огромная фотография: я раздаю автографы.
А еще обо мне писали: «прелестная актриса из Москвы со свежестью пастушки». У меня тогда был румянец во всю щеку, и журналисты заключали пари – натуральный это румянец или искусный макияж. Один взял платочек и спросил, может ли он потереть мою щеку. Я, признаюсь, уже освоилась, подставила щеку.
— Силь ву пле… Пожалуйста.
Тут подошли другие.
Фестиваль подарил мне множество интересных встреч. И не только с популярными актерами кино. Были личности просто фантастические.
Так, мы познакомились с Ага-ханом – вождем исмаилитов, представителем одного из самых аристократических родов Востока и Запада. Носителем высшей мудрости, как его величали, ибо ему передается благодать пророка. Он дает исмаилитам наставления, и они имеют силу духовного закона. Мне трудно было понять разницу между суннитами и шиитами – приверженцами главных ветвей ислама, а ведь исмаилиты – это ветвь шиитов… Я запомнила жену Ага-хана, француженку, дочь обыкновенного трамвайного вагоновожатого, которая приняла мусульманство.
Когда она шла во Дворец фестивалей, то все расступались, освобождая ей путь, и репортеры бросали звезд, и камеры направлялись на нее. Она шла спокойно, величаво, и сразу чувствовалось – идет Женщина. Даже не просто Женщина, что-то в ней было магическое, таинственное, это завораживало окружающих.
Мы с ней познакомились, и нам пришло приглашение посетить виллу Ага-хана.
Что тут началось! Ни одного корреспондента не пригласили, на фотосъемку было наложено табу. Мы понимали: не каждая делегация удостоится такого внимания.
За нами прислали машину, извинившись, что она выпуска прошлого года. Я тогда не водила автомобиль, тем более не разбиралась в марках, но заметила, что салон был обит нежнейшей лайковой кожей светлых тонов.
Неподалеку от Канн мы увидели белоснежную виллу с колоннами, увитыми розами. И ступеньки, которые шли от виллы к морю, тоже были в розах. Этакая симфония из вьющихся роз.
Хозяева встретили нас радушно, без чопорности, но во время обеда за каждым из нас стояли по два официанта. Не успеешь попробовать, а уже меняются приборы. Даже мясо было инкрустировано какими-то восточными узорами.
Благодаря Сергею Иосифовичу Юткевичу, который прекрасно говорил по-французски, и Любови Петровне, которая знала английский, у нас получилась легкая беседа.
Любовь Петровна вообще не терялась нигде. Она разговаривала с Ага-ханом и его женой, как будто только вчера с ними простилась и на следующий день вновь пришла к ним в гости.
После обеда все переместились в гостиную, пили кофе, разговор был общий, потому что хозяева о нас ничего не знали, да и мы о них тоже.
Принцесса сказала, что собирается в Москву. Ей очень хотелось познакомиться с нашей столицей. Она взяла слово с Сергея Иосифовича и с меня, что, когда приедет, мы непременно позовем ее в гости. Я пообещала, но мне тогда это показалось нереальным.
Когда мы возвращались в гостиницу, то увидели залегших в кустах репортеров. Они пытались сфотографировать хотя бы автомобиль, в котором мы ехали.
Дня через два Григорий Васильевич Александров признался:
— Я не знаю, куда фотопленку спрятать.
Дело в том, что он с разрешения Ага-хана и его жены снимал нашу встречу.
— Боюсь, что пленку украдут. Я прихожу в отель и чувствую, что кто-то рылся в моих вещах.
Действительно, Александрову предлагали большие деньги всего лишь за один негатив.
