Котовский шел спокойно, гордо подняв голову, как человек, твердо уверенный в правоте своего дела.
Арестантский вагон с усиленной охраной. Монотонный стук колес на стыках рельсов. Скрип тяжелых ворот одесской тюрьмы. Холодный металлический щелчок замка одиночной камеры. Григория Ивановича лишили прогулок, чтобы не смог наладить ни с кем связь, не начал бы организовывать побег.
Но, как всегда, Котовский не смирился с судьбой. Вскоре он добился первой победы, ему разрешили прогулки. Котовский сразу же воспользовался этим, чтобы наладить контакты с другими заключенными. Мысль одна - надо бежать.
Но не забывал он и о предстоящем суде. Написал письма адвокатам В.В. Шишко и В.С. Лузгину с просьбой взять на себя его защиту. На просьбу откликнулся Лузгин. Приехав в тюрьму, долго беседовал с Григорием Ивановичем, после чего дал официальное согласие защищать Котовского. Это несколько ободрило Григория Ивановича, но мысль о побеге он не оставил.
Успешно налаживались связи. Котовскому, можно сказать, повезло. К нему в камеру вдруг вошел для смены параши Федор Стригунов. Осужден он был не как член отряда Котовского, а как дезертир, уклонившийся от воинской службы. Срок получил небольшой, считался неопасным, и тюремная администрация доверила ему обслуживание камер, в которых сидели опасные политические преступники и смертники. Так Стригунов встретился с Григорием Ивановичем и стал его верным помощником в организации побега.
Буквально через несколько дней Стригунов передал Котовскому ключ для ручных кандалов, пилку, чтобы спилить заклепки на ножных кандалах и заменить их винтами. Достать все это помогли политические заключенные.
Первая часть плана выполнена. Вторая, подкоп от тюремного кладбища, более сложная, требует много времени, и, чтобы выиграть его для товарищей, ведущих подкоп, Котовский затевает игру. Он пишет исповедь. Цель такова: каждый новый факт, который он укажет, будет проверяться. Слушание дела, естественно, оттянется.
Все, кажется, шло хорошо. Но случилось непредвиденное - у самой тюремной стены произошел обвал подкопа. Нет, тюремщики не дознались, для кого готовился подкоп, но на всякий случай произвели обыск в камере Котовского. И небезуспешно - в подошве ботинка Котовского была обнаружена пилка.
После этого последовали жестокие меры. Его стали выводить на прогулку только ночью. Стригунов в камере больше не появлялся. Связь с политзаключенными и с внешним миром вновь была прервана. Значит, все? Ждать суда? Ждать смертного приговора? Котовский перебирает все возможные варианты побега. Он знает еще от Стригунова, что в одной из общих камер заключенный-бессараб Наум Горлавый сильно застудил ноги. Он не может на них ступать, и тюремщики выдали ему костыли.
«Этим нужно воспользоваться», - решил Котовский. На листке, вырезанном из «Журнала для всех», написал записку заключенным общих камер: «Дорогие друзья, вы видите, что я гуляю теперь по вечерам при свете фонаря. Это верная свобода. Прошу вас и моего земляка на костылях приготовить мне из костылей лестницу».
Григорий Иванович дает совет, как это сделать. Он просит удлинить костыли швабрами, а для перекладин использовать скрученные простыни. Он даже прилагает рисунок такой лестницы.
Записку ту Котовский бросил в окно в то время, когда во дворе были на прогулке заключенные общих камер. Он надеялся, что кто-то из них подберет ее. Но, увы… Она попала в руки надзирателю.
Теперь, кажется, все. На прогулку выводят его под охраной четырех вооруженных стражников. У его камеры специальный пост. Но Котовский продолжает затягивать время, подробно излагая все о своих акциях по экспроприации денег и ценностей у богачей, предполагая, что товарищи по борьбе предпримут что-то для его освобождения.
Следователи в конце концов разгадали его игру, да и нужны им были не факты, в большинстве своем известные, не фамилии пострадавших, не детали нападений - нужны фамилии тех дружинников, которые еще не арестованы, нужны адреса явок и конспиративных квартир. Следователям необходимо было знать, кому передавались деньги и ценности. Утверждению, что деньги направлялись в Красный Крест для помощи раненым, раздавались беднякам, они не очень-то верили. И игра, вполне понятно, подошла к логическому концу - дело передали к суд.
Приговор военно-окружного суда был неумолим:
«…подсудимого Григория Котовского, уже лишенного всех прав состояния, подвергнуть смертной казни через повешение…»
Он отказался подать прошение о помиловании. Лишь написал письмо Н.В. Брусиловой, жене командующего Юго-Западным фронтом А.А. Брусилова, который по долгу службы должен был утверждать приговор.
Кто подсказал Котовскому написать ей письмо, каким образом оно было вынесено из камеры смертника, неизвестно. Ясно лишь из записей в дневнике Н.В. Брусиловой, что письмо Григория Ивановича было передано в полночь привратнику Брусиловой каким-то мальчуганом.
«Письмо длинное, подробное и очень хорошо написанное, - вспоминала Н.В. Брусилова. - На рассвете он должен был быть повешен. Письмо было написано за несколько дней ранее, но никак не могло быть передано…
Читая это письмо, первый раз в жизни я отдала себе отчет, что от меня зависит жизнь и смерть человека».
Брусилова, не теряя времени, позвонила генерал-губернатору Эбелову, губернатору города Сосновскому, прокурору Одессы и попросила их отложить казнь Котовского, чтобы иметь время написать мужу.
Не сразу было получено от них согласие на отсрочку казни. И Эбелов и Сосновский весьма настойчиво просили Брусилову не беспокоить мужа, как они выражались, по пустякам, но Брусилова сумела упросить их отложить казнь Котовского на несколько дней.
А на следующий день А.А. Брусилов дал по прямому проводу распоряжение в Одессу о замене Котовскому смертной казни каторгой без срока.
Котовскому объявили об этой замене и перевели в камеру «вечников». Впервые после суда он вздохнул свободно. Сорок пять кошмарных ночей, когда каждый стук будил и вызывал тревожный вопрос: «Идут?!» - остались позади. Он вновь слышит человеческие голоса, даже смех и шутки.
Григорий Иванович был благодарен своей спасительнице. Как только Февральская революция позволила ему покинуть стены тюрьмы, он при первой же возможности нанес визит Н.В. Брусиловой и поблагодарил за спасение.
Весть о Февральской революции, свергнувшей царя в России, быстро докатилась до одесской тюрьмы. Все ждали больших перемен.
3 марта 1917 года в тюремном дворе собрали всех политических заключенных. Под восторженные крики «ура!» зачитал начальник тюрьмы телеграмму министра юстиции Временного правительства Керенского и объявил, что они свободны.
