От Сент-Луиса дорога была хорошей, и я без приключений доехал до Питтсбурга. Но тут сразу же попал в историю, заехав на одностороннюю улицу не с той стороны. Полицейский, здоровый, крепко сбитый мужик, оглушил меня свистом. Он остановил поток машин и медленно пошел ко мне, вынимая блокнот. Где-то на полпути к привычному — „Вы что, ослепли, не видите, куда едете?..“ — и так далее, когда я уже представил себе повестку в суд и, возможно, штраф, он заметил номер моей машины — из Миссури. Суровые складки его лица расслабились. „Так вы из Миссури — как там дела? Откуда же вам знать наши новые правила движения?.. Куда направляетесь?..“ Так Канзас-Сити помог мне снова.
Я вернулся в „Вестингауз“ в новой должности, и новый директор — мистер Самуэл М. Кинтнер — спросил меня, над чем бы я хотел работать. Естественно, я предложил электронное телевидение, и он тут же согласился.
За несколько месяцев, работая практически один (иногда мне помогал замечательный стеклодув Крис), я целиком собрал электронную телевизионную систему. Я был так горд результатами, что провел довольно много времени в библиотеке, подыскивая подходящее название для моего изобретения. Электронную передающую трубку я назвал „иконоскопом“, от двух греческих слов „icon“ (изображение) и „scope“ (видеть). Приемную трубку я назвал „кинескопом“, от слова „kineo“ (двигаться). Мистер Кинтнер был весьма впечатлен демонстрацией системы, доказавшей возможности электронного телевидения. Хотя качество передаваемого изображения вначале было очень плохое, было ясно, что в будущем его можно улучшить.
Для продолжения работы нужно было увеличить помощь, помещение и бюджет. Поэтому мы решили показать изобретение главному менеджеру „Вестингауза“, мистеру Генри П. Дэвису. Сначала, пытаясь улучшить качество демонстрации, я случайно взорвал конденсаторы и должен был провести всю ночь, ремонтируя схему. К утру, когда м-р Дэвис приехал с м-ром Отто Шерером, директором отдела патентов, и м-ром Кинтнером, все работало. Я смог продемонстрировать процесс прямой передачи изображения без механических приспособлений. Более того, я особенно волновался, пытаясь доказать наиболее важный аспект этой системы — накопительный эффект. Он возникал из находящейся в иконоскопе фотоэлектрической мозаики, в которой каждый фотоэлектрический элемент был соединен с индивидуальным конденсатором. Конденсатор перезаряжался постоянно, пока корреспондирующий с ним фотоэлектрический элемент получал свет из соответствующей точки передающей картинки. Так как передача картинки повторялась 30 раз в секунду, картинка-сигнал производилась светом, падающим на мозаику в 1/30 секунды. При тех же условиях системы без накопительного эффекта, для сравнения, используют для производства картинки-сигнала только свет, излучаемый элементом в момент передачи, что в тысячу раз короче. Две системы можно сравнить с фотокамерой, время экспозиции которой —1/30 секунды и соответственно — 1/30 000 секунды.
На м-ра Дэвиса это не произвело никакого впечатления. Он задал мне несколько вопросов, в основном о том, сколько времени у меня ушло на создание демонстрационной модели, после чего ушел, сказав что-то м-ру Кинтнеру, я не расслышал что. Позже я узнал, что он сказал ему перевести этого „парня“ на более полезную работу.
Это было громадным ударом для меня, и, чтобы смягчить его, м-р Кинтнер предложил написать заявку на патент моей работы с телевидением, а потом начать работать над чем-то, что интересует „Вестингауз“ в данный момент. Он предложил мне звуковое кино, так как оно использовало фотоэлементы, с которым я уже работал.
В то время существовала договоренность между лабораторией „Вестингауза“ и кафедрой физики университета Питтсбурга, по которой университет предлагал курсы и дипломы по физике за оригинальные работы, представленные лабораторией. Так как университет засчитал частично мою работу в College de France, получив рекомендательное письмо от профессора Ланжевена, в котором тот очень позитивно отозвался о моей работе в его лаборатории, я мог выполнить все требования и получить докторскую степень в 1926 году. На это ушло два года на вечернем отделении; зачтена была и моя работа в лаборатории „Вестингауза“ над фотоэлектрическими элементами.
Наше финансовое положение заметно улучшилось, мы приобрели небольшой дом под Питтсбургом и новый автомобиль. Родилась вторая дочь Елена, и мы наняли девушку в помощь жене. У нас появились друзья, мы чаще выходили в свет.
Среди наших ближайших друзей была семья полковника Ильи Муромцева, которого я знал еще в Петербурге, а потом и в Нью-Йорке. Он тоже поступил на работу в исследовательскую лабораторию „Вестингауза“ и вскоре стал известным экспертом по радиотрубкам. Еще одна семья, с которой я дружил и до сих пор дружу, были доктор Джозеф Слепян и его жена. Он во всем мире знаменит своими работами по прикладной математике.
В то время в „Вестингаузе“ была собрана значительная группа русских эмигрантов, некоторые из них имели высокую репутацию в научном мире; это профессор Степан Тимошенко, специалист по сопротивлению материалов, книги которого переведены на многие языки; профессор Иосиф Д. Тыкоцинер, которому принадлежали самые ранние патенты на звуковое кино, позже он стал почетным профессором университета Иллинойса.
Этот период моей жизни в Питтсбурге мне очень хорошо запомнился, поскольку в 1924 году, после пяти лет жизни в США, я получил американское гражданство, столь важное для меня. Я перестал быть человеком без родины».
4. Подарок Америке от большевиков
«Работа в лаборатории продвигалась успешно. В результате продолжающихся попыток сделать фотоэлементы все более и более чувствительными (так как они были ключом в разработке всех моих проектов по телевидению) я изобрел комбинацию фотоэлемента и усилителя (в одной вакуумной лампочке). Приспособление было настолько чувствительным, что могло распознать дым, проходящий между фотоэлементом и источником света. Это привлекло внимание рекламного отдела компании, и прибор выставили в главном универмаге Питтсбурга, где его использовали для контроля в отделе бытовой техники. Это привело к колоссальной популярности прибора, и мою фотографию напечатали не только во всех газетах Питтсбурга, но даже поместили в окнах многих магазинов. С научной точки зрения прибор не имел большой ценности, и мне было стыдно перед коллегами за свою незаслуженную славу.
После разочарования, испытанного мною от показа электронного телевидения в „Вестингаузе“, я очень осторожно подбирал себе именно такие проекты, которыми могла бы заинтересоваться компания. Это требовало довольно искусных маневров. К тому времени я уже понял, что в коммерческой компании невозможно заниматься научными исследованиями, не маскируя их, — пока вы не убедите коммерсантов, что на вашем проекте можно заработать. И не важно, верите ли вы сами в это или нет.
