– Вот была бы нелепица, если бы она стала кандидатом в президенты после своего мужа! – сказал он мне.
Я ошарашена:
– Хочу тебе напомнить, что ты был в том же положении после Сеголен Руаяль и что вы даже были соперниками на праймериз!
Но по убеждению Франсуа Олланда все, что дозволено ей и ему, не дозволяется никому другому. Он постоянно пребывает в этом убеждении.
Фактически в подсознании Франсуа и, конечно, также в моем пара – это она и он. Мать его детей – его официальная жена. А я – незаконная. И однако я люблю его так, как никогда никого не любила.
Ради него я пожертвовала очень многим. В прессе как-то появилась его фраза о том, что я – “женщина его мечты”:
Мне необыкновенно повезло в личной жизни, я встретил женщину моей мечты. Такой шанс можно и упустить. Но я его не упустил. Вот уже много лет я делю свою жизнь с Валери Триервейлер, и в этом мое великое счастье.
Увы, несколько позже он публично выразил сожаление по поводу слов “женщина моей мечты”, чтобы угодить детям и, возможно, общественному мнению. Какое разочарование… Так кто же я для него?
Мы много раз обсуждали это ощущение “незаконности” нашего брака. Он не видел в ней проблемы, поскольку мы жили вместе и любили друг друга. Как-то я развесила на стене нашей кухни фотографии, где мы с моим бывшим мужем на отдыхе обнимаемся со счастливыми улыбками. Франсуа был шокирован. В тот день он понял, как неприятно мне было смотреть на постоянную фотоэкспозицию его прежней жизни с Сеголен Руаяль и как я нуждаюсь в его поддержке и признании. Но это длилось недолго.
В “день твита” взорвались все годы моего страдания. Я привела в действие детонатор, и одна несу за это ответственность. Но это была бомба замедленного действия, изготовленная Франсуа Олландом и Сеголен Руаяль, бомба, начиненная их непрестанной игрой в “частное-публичное”, с семейными фотографиями и двусмысленными заявлениями.
Они то боролись между собой, то использовали друг друга как ступеньку к успеху. В 1997 году, после победы левой коалиции на досрочных парламентских выборах[12], Франсуа долго осаждал премьер-министра просьбами включить Сеголен Руаяль в состав правительства. Сам Франсуа тогда возглавил СП. И очень хотел чем-то занять Сеголен Руаяль, чтобы беспрепятственно пользоваться своей свободой. В конце концов премьер-министр уступил.
Семнадцать лет спустя Сеголен Руаяль снова вошла в состав правительства по воле Франсуа Олланда. Эта политическая игра между ними не имеет конца, она похожа на лабиринт, в котором я безнадежно заблудилась.
Прошло два месяца после нашего разрыва, и в марте 2014-го я еду голосовать на муниципальных выборах в окрестности Лиль-Адана. Это в сорока километрах от Парижа, там, где я жила со своей семьей – той, которая была до встречи с Франсуа. У меня щемит сердце, когда я ставлю машину перед своим прежним домом, где до сих пор живет мой бывший муж.
Прохожу мимо начальной школы своих детей. Эта маленькая школа, которая работает по старинке, принимая всего семьдесят учеников в три класса, расположена на деревенской площади, перед церковью XII века. Все мои дети учились в ней. Воспоминания поднимаются волной, захлестывают меня. Я снова вижу трех своих мальчиков совсем маленькими и такими красивыми, утром, во время панических сборов в школу. Мы жили так близко от церкви, что слышали колокольный звон! И в этот момент вдруг оказывалось, что нужно срочно разыскать пару обуви, пальто или тетрадку. И потребовать поцелуя от мамы, на весь день. Проводив их, мы с бывшим мужем и собакой шли на прогулку в поле.
Меня охватывает ностальгия. Сейчас мои мальчишки уже почти взрослые мужчины. Избирательный участок находится в “Доме мечты”, их бывшей столовой. Когда я выхожу оттуда, меня мало волнует рейтинг Социалистической партии – я размышляю о том, что сделала из своей жизни. Минуту назад я отдала голос за левых, но теперь думаю о своей семье, о замечательном муже и чудесных мальчиках, которых бросила семь лет назад, ради Франсуа. Тогда никто в него не верил, а я и не мечтала, даже втайне, попасть в Елисейский дворец. Мы с ним никогда не говорили о том, что в будущем он сможет стать кандидатом в президенты. Между нами не было ничего, кроме любви.
И ради чего все эти жертвы? Неужели ради того, чтобы быть выброшенной, как использованный бумажный платок, в один миг, сообщением из восемнадцати слов?! Неужели я ошиблась в выборе? Все эти вопросы теснятся у меня в голове, пока я направляюсь в поле – погулять и поразмыслить, как в те давние времена. Но начавшийся холодный дождь заставляет меня торопливо повернуть назад. Повернуть назад… Ах, как бы я хотела сейчас повернуть назад, чтобы этих последних лет не было в моей жизни!
Но можно ли снова не вспомнить мои первые годы с Франсуа – наши первые годы страсти?! Той, что затмевает все остальное. Той, что приходит лишь раз в жизни. Не вспомнить о том, что было “до начала всех начал”, как мы это называли. Все те годы, когда я работала для СП как политический обозреватель. Сперва в журнале “Профессия: политика”, где я дебютировала в команде из десятка молодых журналистов.
Я и не мечтала об этой профессии – она казалась мне совершенно недостижимой. И когда, двадцать шесть лет тому назад, мне представился такой шанс, благодаря невероятному стечению обстоятельств, я была счастлива – я отыскала свою чашу Грааля.
В год получения ДЕСС[13] в области политической и социальной журналистики в Сорбонне я оказалась в числе приглашенных на серию вечеров, посвященных президентским выборам 1988 года. И вот, переходя с одного мероприятия на другое, я попадаю в Дом Латинской Америки, где Франсуа Миттеран празднует свою победу. Заметив меня в зале, он здоровается и спрашивает:
– Мы ведь, кажется, знакомы?
Да нет, конечно нет, как я могу быть знакома с президентом?! Мне всего двадцать три года, я приехала из провинции пять лет назад, чтобы учиться в Париже и не расставаться со своим первым возлюбленным, но я не знаю никого из ВИПов, не то что президента…
Однако эта короткая фраза не проходит мимо ушей некоего инвестора, вложившего средства в журнал “Профессия: политика”, который должен впервые выйти через три месяца.
– Сходите к ним, представьтесь, они ищут молодежь, – говорит он мне.
Итак, на дворе стоит май, и через месяц кончается мой последний учебный год. В области массмедиа у меня есть кое-какие виды на работу, но я занимаюсь своим трудоустройством без особого усердия. Мне жаль заканчивать учебу, я люблю студенческую жизнь. И все же звоню в редакцию журнала “Профессия: политика”, почти уверенная, что у меня мало шансов быть принятой.
