В 1996 во время моего пребывания в Нью-Йорке моя племянница, Марина, пригласила к себе одного гастролировавшего по всему миру врача-рижанина. Когда мы сказали этому врачу, что в Риге не так давно жил наш ближайший родственник по фамилии Ицкович, его реакция была неожиданной. Он нам заявил, что, конечно, знал Соломона Григорьевича, но ничего хорошего он о нем сказать не может: Ицкович был очень плохим человеком, карьеристом и даже антисемитом, все окружающие его не любили и боялись. Мы были поражены. Хотя... Хотя вспомнились некоторые факты поведения Соли, которые ничем другим, как странностями его характера, объяснению не подавались. Например, за многие десятилетия он, многократно бывая в Москве, ни разу не только не зашел, но даже не позвонил своей когда-то любимой тетке Сусанне и брату Володе. Он не приехал на похороны отца, последние годы не ладил со своей сестрой Фаней. В 1978 он с опозданием, но все же приехал на похороны матери, целые сутки пробыл в Ростове, но даже на минутку не зашел посмотреть на престарелых Марка и Лизу, с которыми он не виделся лет тридцать и с которыми он уже никогда больше не встретится. И тем не менее Соля при всех его странностях был и остается дорогим мне человеком. Его облик (а он был красивым, чем-то похожим на Муслима Магомаева) всегда в моей памяти. Соля умер в 1991, я не смог поехать на его похороны, так как в это время Нонне делали серьезную операцию. Два его сына, Захар и Володя, живут в Риге.
С Фаней, если бы она была мальчиком, мы были бы, наверно, самыми близкими друзьями — разница в возрасте была всего два года. Она всегда была очень родственная, очень заводная и очень темпераментная. Не зря еще в детстве Соля называл ее “берберийским львом”. Хорошего образования Фане получить не удалось — она окончила строительный техникум, но всегда была в центре любой компании, и особенно она любила принимать гостей у себя дома. Толя Дохман, ее муж, в 1945, после фронта, где он был очень серьезно ранен, поступил в Ленинградскую Военно-медицинскую академию. Но испытывать всякого рода неудобства в сумрачном Питере ему и Фане не захотелось, и они благополучно перебрались в Ростов — в уютное гнездо на Канкрынской улице и в не менее уютный Ростовский мединститут. По окончании института Толя с семьей уезжает в шахтерский городок Гуково, где становится высококлассным хирургом-универсалом, в том числе хирургом-онкологом. В 1946 году у них рождается дочь Юля, а в 1957 — сын Саша. Саша проучился на географическом факультете Ростовского университета только один семестр и был призван в армию, вернее, во флот — на атомную подводную лодку акустиком. Мне он потом рассказывал о “прелестях” службы на судне с ядерным реактором. Вся команда и он, в том числе, регулярно оказывались в госпиталях, были и трагические случаи. Саша окончил службу благополучно, но учиться больше не захотел Он стал очень сильным парнем, владеющим приемами восточных единоборств. Сила из него так и перла и, к сожалению, выход для нее нашелся. На него на темной улице напали двое грабителей, он с ними легко справился, да так, что один уже не поднялся. До суда, а может быть, даже до следствия — я забыл, дело не дошло, но... Я хорошо помню, как об этом случае нам рассказывала Фаня, и мне показалось, что гордости за своего сына было больше, чем сожаления о случившемся.
Сейчас из всей нашей когда-то многочисленной семьи остались в Ростове только Юля с отцом и дочерью Машей. Саша с женой-педагогом и дочерью уже лет десять как живет в Израиле, в каком-то кибуце. Причем его жена, русская, там преподает иврит, а он вроде работает лесником в местном заповеднике.
Юля пошла по стопам своего отца — стала врачом. В отличие от всех Ицковичей, она училась охотно и успешно, и стала анестезиологом, а потом рентгенологом (или наоборот). Личная жизнь у нее сложилась не самым лучшим образом: муж, будучи еще достаточно молодым человеком, скоропостижно скончался от сердечного приступа. Дочь Маша — названа в честь прабабушки Марии — удивительно красивая и способная девочка. Года три назад она вышла замуж, и у нее растет сыночек Леня.
Александр, 1896 года рождения, один из самых любимых братьев и самый удачливый. В молодости он был сильным, спортивного склада человеком. Он мне рассказывал, что с легкостью крутил “солнце” на перекладине. Рано полысел, но его лысая, большая голова была если не прекрасна, то, во всяком случае, очень выразительна. Из всех родственников он больше всех был похож на Сару. Многие, в том числе Раиса Федоровна, говорили и о моем сходстве с ним. Поступить в институт ему сразу не удалось: в течение двух лет он сдавал вступительные экзамены, и каждый раз ему по какому-то предмету ставили 5 с минусом. И этого было достаточно, чтобы отказать в приеме еврею. Но в третий раз его все-таки приняли. А это был всего-навсего Новочеркасский политехнический институт. Сразу по окончании НПИ возглавил контору, которая занималась электрификацией предприятий области. Работа его была успешной, и в середине 30-х его переводят в Ленинград, где он становится главным инженером треста по электрификации промышленных предприятий всего Северо-запада СССР. Он стал также председателем Всесоюзного общества электротехников (ВНИТОЭ). Ему предоставили квартиру в доме на углу Невского и улицы Гоголя. Тогда было принято присваивать сугубо штатским людям, занимавшим высокие посты на производстве, воинские звания, в каком-то смысле адекватные их гражданским должностям. Так вот, однажды его вызывают не то в военкомат, не то в партийные органы, и предлагают начать оформление документов на присвоение какого-то адмиральского звания. Чиновник был страшно удивлен, услышав категорический отказ. Жена Саши потом вспоминала, что в конце тридцатых годов они каждый вечер ждали “гостей” — такова была судьба практически всех ведущих, да и не только ведущих, специалистов страны. Но Саше повезло — его не тронули. Примерно в 1926 он женится на Раисе Федоровне, урожденной Шевцовой, которая была моложе его на 9 или 10 лет.
Семья Шевцовых была не совсем обычной. Они были русскими, но иудейского вероисповедания — они были герами. Отмечали все еврейские праздники, мальчикам делали обрезание, регулярно ходили в синагогу. Все дочери, а их, кажется, было пятеро, кроме одной, вышли замуж за евреев. Надо отметить, что все девочки были красивы той аристократической (откуда бы ей взяться?) русской красотой, чего, вообще говоря, нельзя было сказать о мальчиках. Раиса и по стати, и лицом в то время очень походила на Любовь Орлову. Первоначально бабушка, Юлия Ефимовна, была категорически против этого брака, но когда Саша рассказал об особенностях этой семьи и сказал, что венчание произойдет в синагоге — вопрос был решен. Детей у Саши не было: Раиса сделала аборт первенца и лишила себя возможности иметь детей вообще — это крест над ними и, прежде всего, над ней висел всю жизнь. Может быть, и поэтому она была эгоистичным и недоверчивым человеком. В году 1947 или 1948 дядя Саша защищает кандидатскую диссертацию, по тому времени событие редкое. Ему присуждают степень кандидата технических наук, хотя ученый совет, высоко оценив его труд, принял решение о присвоении докторской степени. Но он был Либерманом...
