- Мне папа знаете что обещал привезти?
- Именно?.. - переспросил майор и прикусил язык, чувствуя, что говорит совсем невпопад, совсем не надо было этого спрашивать.
- Папа обещал мне платье белое - на школьные балы ходить. Знаете, такое... с широкими рукавами, как у царевны.
- Нашлась мне царевна, - поддразнил Алешка. - Царевны в старину водились, да все вывелись.
- И еще папа писал... Мама, ты же помнишь, туфли привезти. На каучуковой подошве... Танкетки называются. Я попробовала надеть у подруги, в них так удобно ходить.
- Перестань, я бы тебе ничегошеньки не привез, - бурчал Алешка.
- Это почему же?
- Потому, что оканчивается на "у". В следующий класс еле перешла, тройки отхватила...
- Неправда, у меня в ведомости всего лишь одна тройка, и то вредная математичка не вывела приличную отметку... Мам, вон цветы, глянь ромашки!..
Ничего не поделаешь, пришлось останавливать и ждать, пока она нарвет букет.
- Мама, нюхай! - подбежав, протянула цветы Света.
- Но они же полевые, слабо пахнут, доченька.
- Зато красивые, - похвалялась Света. - Красивее их нет на земле.
"Нет, это не подготовка, а просто пытка", - казнил себя майор. И когда подъехали к аэродрому, он соскочил и, велев обождать, куда-то побежал, затем вернулся и взяв под руку Екатерину Степановну, повел всех к забранному низкой оградой входу на поле аэродрома. Тут стояли военные, среди них были две женщины в белых халатах: одна - пожилая, наверное врач, другая - молоденькая медсестра с выбившимися из-под белого чепчика кудряшками.
Майор кивнул, и обе в белых халатах подошли к Екатерине Степановне. "Ранен, - екнуло сердце у Шмелевой. - Иначе бы зачем врачу встречать самолет".
Не ведала она того, что и врач и медсестра, собственно, и вызваны были для нее, для Екатерины Степановны, опасаясь, что она может упасть в обморок. У нее снова закралась мысль, что муж, быть может, ранен, а спросить об этом не могла, потому что рядом стояли дети - Света и Алешка, хлебнувшие и без того досыта горя. И почему ранен? И что может быть худшее? Что?.. Ведь он, Шмелев, уже после штурма Берлина сумел выкроить время и собственной рукой уведомлял о себе, больше, конечно, расписывая, как его орлы штурмовали город, штурмовали рейхстаг, оставив на колоннах надписи... Не избежал этого искушения и Шмелев. Он так и заканчивал письмо: "Осиновый кол вбили в логово Гитлера, и я расписался на рейхстаге, что война кончилась..." "А когда войны кончаются, тогда кончаются и смерти, - уже от себя домыслила Екатерина Степановна. - Люди не погибают в мирное время, а если погибают, то в редких случаях... Да и чего это я взялась нагнетать на себя напраслину", - шептала она, гоня прочь всякие страшные мысли, а самолет... вот он пошел на посадку, приземлился и все подруливал и подруливал к самому вокзалу, потом стоял, медленно открывалась дверца... Никто почему-то не выходил из самолета. Долго не выходили, а может, казалось, что медленно и долго все делается... Из рупора продолжала греметь музыка, победная, маршевая. Сдавалось, звуки маршей не умещались на площади и доплывали сюда, на поле аэродрома...
Невмоготу ждать. Но что такое?
Екатерина Степановна беспокойно смотрела на дверцы, ждала, ждала. А из нижнего люка, из подбрюшья самолета, пополз, покачиваясь, облицованный белым металлом гроб.
Ударило в голову это видение, это рушащее, отнявшее у нее его жизнь, и Екатерина Степановна захлебнулась в крике... Качнулась падающая перед глазами земля.
Хмуро сдвинув брови, Алешка совсем по-мужски шагнул к матери и подставил ей плечо.
- Ма-а-ам-м-а-а! - заголосила Света.
Из ее руки выпали белые ромашки, которые теперь лежали на асфальте, как ворох холодного, ненужного снега.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В середине июля специальный поезд без расписания отбыл из Москвы, взяв маршрут на Берлин. Этот поезд состоял всего из трех белых дюралевых вагонов, впереди шел пробный поезд с бронеплощадкой, на которой стояли зенитные орудия и крупнокалиберные пулеметы.
Поезд из трех белых вагонов был поездом Сталина. Вместе с ним находился Молотов.
Нигде так не отдыхается, как в поезде: можно прилечь, отвлечься от всяких мыслей, даже совсем забыться, не предаваясь волнениям. Ничто человеческое не было чуждо и Сталину, он тоже отдыхал и был настроен на веселый лад, принимаясь даже напевать русские и грузинские песни. Иосифу Виссарионовичу хотелось отвлечься, а мысли отягощали, наслаивались одна на другую, и он ощущал какую-то тяжесть, заполнившую голову и давящую на виски. Сталин подумал, что должна быть удовлетворена наконец самая естественная жажда людей к миру и что противоречия между непримиримыми системами - капитализмом и социализмом - нельзя разрешать войнами. Мир неделим, планета у нас одна, и люди должны на ней уживаться. Это сложившийся объективный закон, и название ему - мирное сосуществование. Объединенные нации научились вместе побеждать в войне, теперь они должны научиться жить в мире. Значит, и смысл мирного сосуществования в том, чтобы все спорные вопросы и разногласия решались за столом переговоров, а не языком бомб. Это завещал Ленин. Мирное сосуществование нужно, как воздух, которым человечество дышит. Нужен длительный мир, и потому надо ладить, не сдавая собственных позиций. Пойдут ли на это империалисты покажет время...
Сталин именно за этим ехал в Потсдам, хотя и предвидел трения, разногласия. Черчилля он знал. Знал его повадки и ухищрения. Ему предстояла встреча с преемником Рузвельта, с новым американским президентом - Трумэном.
Да, Сталин переживал смерть Рузвельта. И в тот апрельский день, когда еще не была завершена война и пришло это сообщение из Вашингтона, и позже, вот уже теперь, когда ехал на конференцию по устройству мира. Смерть настигла президента не вовремя. Она вообще не ждет, когда человек управится с земными делами, заботами, часто не дает порадоваться чему-то завершенному, целому.
Сталин вновь перечитал, хотя и помнил на память, заявление, сделанное в самом начале войны сенатором Трумэном: "Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше..."
- Злодей, - вслух проговорил Сталин. - Иезуитская политика.
Теперь предстояла встреча с президентом Трумэном, и советский лидер задумывался, как поведет себя новый президент, оправдает ли надежды покойного Рузвельта, или все, о чем договаривались, повиснет в воздухе, будет заморожено...
Поезд прибыл в Берлин на Восточный вокзал. Была ночь. Подали машины. Одетый в простую шинель, Сталин прошелся по перрону и уехал в свою резиденцию.
