Алексей Карпов - Андрей Боголюбский

172

Между прочим, само наречение княжича можно было бы рассматривать как косвенное свидетельство того, что он появился на свет уже после смерти своего дяди, князя Глеба Юрьевича Киевского, последовавшей в январе 1171 года.

Как установлено исследователями, источниками для Жития князя Глеба являлись прежде всего тексты, хранившиеся во владимирском Успенском соборе: в частности, Житие князя Георгия (Юрия) Всеволодовича и «надгробные листы» над гробницами князя Андрея Боголюбского и митрополита Максима (из последнего заимствован рассказ о нашествии на Владимир царевича Талыча), а также некие «соборные летописи» (Православная энциклопедия. Т. 11. С. 562–564; издание «надгробного листа» над гробницей митрополита Максима: Сиренов А.В. Путь к граду Китежу. С. 78–80).

В.Н. Татищев полагал, что вражда между Андреем и князьями Ростиславичами началась именно с того, что Андрей передал Новгород сыну Юрию — в обход прав своих двоюродных племянников. Домысливая летописный текст, историк XVIII века воссоздавал переписку между князьями по этому поводу. «…Но ты учинил неправо, что взял наш Новград, — писали будто бы братья Андрею. — Ведаешь бо сам довольно, что Новград издревле принадлежит к великому князю рускому ко Киеву, а особливо новогородцы колико крат деду и отцу нашим и нам крест целовали, что нас не отступить. И ты сам то утвердил. А ныне, не объявя нам вины нашей, то нарушил». «На сие Андрей им ответствовал тако: “Вы весьма неправо Новаграда требуете, понеже новогородцы роту дали Владимиру (Святому? — А. К.) о старейшем в его поколении. А я есмь старейший междо всеми в племяни его”. За сие началась распря у Андрея с Ростиславичи». В этом споре Татищев считал правыми Ростиславичей, «но сила, — замечал он, — обыкла ломать закон» [Татищев. Т. 3. С. 99, 248–249, прим. 508; Т. 4. С. 281–282]. Соответственно, Татищев дополнял и распространял и другие, известные из летописи послания Ростиславичей к Андрею и Андрея к Ростиславичам.

В «Энциклопедии “Слова о полку Игореве”» этот поход датируется 1174 г., без поправки на хронологический стиль Ипатьевской летописи (Прохоров Г. М., Творогов О.В. Игорь Святославич // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: В 5 т. СПб., 1995. Т. 2. С. 236–241). Н.Г. Бережков датирует поход 1171 г. — тем же, что и описанные выше и также летние события той же летописной статьи (Бережков. С. 189). Но летом 1171г. Рюрик Ростиславич находился в Новгороде и не мог участвовать в дележе «сайгата». Остаётся отнести поход к лету 1172-го — того же года, что и события, описываемые в той же статье ниже.

Всеволод и Ярополк будут захвачены в плен в Киеве «на Похвалу Святей Богородици» — очевидно, 1173 г., т. е. 24 марта (в субботу пятой недели Великого поста), а княжение Всеволодово продолжалось 5 недель (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 570; см.: Бережков. С. 189–190). Скорее всего, это надо понимать так, что началось оно в первую неделю Великого поста (19–25 февраля 1173 г.).

Автор поздней Густынской летописи, наоборот, понял текст так, что Михалко вынужден был уступить Переяславль Рюрику [ПСРЛ. Т.40. С.96–97].

Летописец именует княгиню-инокиню «благоверной», но захоронение её, по-видимому, затерялось, и в число владимирских святых Ольга-Евфросиния включена не была.

«А во усе 12 гривне, а в бороде 12 гривне», статья 8-я Краткой редакции «Русской Правды», восходящей к установлениям Ярослава Мудрого. Такой же штраф тому, кто «порвет бороду, а въньметь знамение», то есть вырвет кусок, предусматривала статья 67-я более поздней Пространной редакции.

Относительно штрафа за палец в переводе М.Б. Свердлова сказано не вполне точно: «Если же по пальцу ударит какому-либо, то 3 гривны за обиду». Но в древнерусском тексте употреблён глагол «утнет», и, очевидно, речь идёт именно об отсечении пальца (ср., напр.: Зимин А.А. Правда Русская. М., 1999. С. 76).

Татищев. Т. 3. С. 103; Т. 4. С. 284. То же известие: «Выиде Рюрик из Новагорода» читается под 6682 г. в младшем изводе Новгородской Первой летописи (НПЛ. С.. 223). Возможно, это ошибочное дублирование известия под 6679 г.: и там, и там оно поставлено в связь с известием о вступлении в Киев князя Романа Ростиславича (ср.: Там же. С. 222). Показательно, что в читающейся в том же Комиссионном списке Новгородской Первой летописи статье «А се князи Великаго Новагорода» о вторичном княжении Рюрика Ростиславича, разрывающем княжение Андреева сына Юрия, ничего не сказано (Там же. С. 471).

Спустя почти 20 лет, в 1195 году, Мономашичи и Ольговичи почти дословно воспроизведут этот диалог при новом обмене претензиями и попытке заключить договор. Князь Рюрик Ростиславич с братом Давыдом и Всеволод Юрьевич Суздальский потребуют от Ольговичей целовать крест, что те не будут «искать» их «отчин», «как нас розделил дед наш Ярослав по Днепр, а Кыев вы не надобе». И Ярослав Всеволодович Черниговский, как старший в «Ольговом племени», ответит им словами покойного брата: «…Мы есмы не угре, ни ляхове. Но единого деда есмы внуци…» [ПСРЛ. Т. 2. Стб. 688–689. Ср.: Пресняков А.Е. Княжое право в древней Руси. С. 111–112.] Так что Святослав Всеволодович и в самом деле нашёл очень удачный аргумент против претензий Мономашичей, и этот аргумент был задействован и позднее.

Один из поздних переписчиков летописного сказания об убиении князя (его так называемой «церковной обработки» XVI века) так охарактеризовал Андрея: «…бяше бо князь силен и рожею (лицом? или, может быть, грозою? — А. К.) исполнен» [Серебрянский Н.И. Древнерусские княжеские жития. Приложение. С. 88. В другом списке того же сказания (Там же, прим. 38–38) этих слов нет, как нет их и в редакции повести об убиении князя в составе Софийской Первой летописи — вероятном источнике данной «церковной обработки» сказания]. Видимо, это надо понимать так, что в гневе лицо князя искажалось внушающей страх гримасой.

Схожее имя Анбал, или Анбалан (Ανπαλ, Ανπαλαν), присутствует в Зеленчукской надмогильной надписи X–XII вв. — древнейшем памятнике аланского (осетинского) языка. «Такая форма вполне могла существовать как в качестве собственного имени, так и нарицательно», — констатирует В.И. Абаев.